Мы с Хавьером разговаривали в его крохотной комнате в общежитии колледжа. Они с соседом сделали кровати-чердаки, а письменные столы, телевизор и шкафчики для одежды поставили внизу. Там же разместили квадратный мини-холодильник, без которого никак не обойтись, электроплиту и настоящий склад полуфабрикатов, включая и самую большую упаковку бульонных кубиков, какую я только видела. Хавьер был одет в серый свитшот и черные джинсы, на одной ноге — ортопедический ботинок: шесть недель назад парень растянул лодыжку на футболе — наутро после того, как расстался со своей девушкой из старшей школы. Та приехала к нему на выходные. Так получилось, что он потерял свой телефон где-то в комнате и одолжил у нее мобильный, чтобы позвонить себе и найти телефон по звонку. Оказалось, что девушка поменяла пароль, но Хавьеру его не сообщила — впервые за то время, что они встречались. В памяти тут же всплыли фотографии в Instagram, которые он отчаянно старался игнорировать: там она «слишком тесно» прижималась к другому парню. Был случай, когда Хавьер позвонил ей в час дня, и оказалось, что та идет домой с вечеринки вместе с кем-то другим. Он понимал, что поступает плохо, но все же прочитал сообщения в телефоне девушки, пока она спала. Кто ищет, тот найдет: в переписке с подругами она подробно описывала свои сексуальные похождения с другими парнями. Хавьер не сдержался. Он устроил скандал, наорал на нее, требуя назвать имена этих парней, пинал диван-футон так сильно, что сломал его. «Я потерял самообладание, и мне стыдно, — признался он. — Жаль, что я не смог спокойно обсудить с ней ситуацию. У нас были бы сейчас совсем другие отношения — но не уверен, что они были бы лучше. Она никогда не видела меня таким. И это ее напугало».
Через несколько часов девушка уже летела домой, а Хавьер напился «до отключки». Его несколько раз стошнило, он шатался по общежитию и рассказывал всем, как подруга его предала, — единственный раз, когда он откровенничал с ребятами из колледжа. Он рухнул спать в четыре утра, а через несколько часов уже был на футбольном матче, где и получил травму. Теперь каждый раз, когда Хавьер смотрит на свою ногу, он вспоминает тот вечер. Несколько недель он был так подавлен, что ничего не мог делать: заперся у себя в комнате, оценки резко ухудшились. «Теперь мне намного лучше. Мама сказала: “Только не смей блудить с каждой встречной!” И я ее понимаю, потому что меня так и тянет чем-то заполнить эту пустоту.
Но не думаю, что меня заинтересует здешняя хукап-культура. И не думаю, что я заинтересую девушек. Им нужен кто-то вроде Джона Траволты». Меня ошарашило такое признание. Бум вокруг Джона Траволты возник сорок лет назад и давно сошел на нет. Заявление парня было совершенно оторвано от реальности, как и представление его белых однокурсниц о самом Траволте. В ответ на мое удивление Хавьер улыбнулся. «Вы же понимаете, — продолжил он, — им нужен белый мужчина. Думаю, чтобы им захотелось замутить со мной, темнокожим, я должен быть суператлетом или чем-то вроде этого. Такая фетишизация точно присутствует. Так что приходится быть на сто голов выше всех, чтобы на тебя обратили внимание. Иначе им кажется, что это очень рискованно — быть с тем, кто не родился европеоидом. Это не то, что мне нужно».
«А что ты скажешь о девушках-афроамериканках?» — спросила я. «Их здесь мало, — ответил Хавьер, — и среди них у меня есть близкие друзья. Романтические отношения с ними мне тоже сейчас не нужны. Так что у меня пока ни с кем из них не было связи».
Мы отправились на встречу с Эмметтом в китайскую забегаловку, куда студенты ходят из-за больших порций, а не высокого качества еды. По дороге Хавьер поделился, что ему нравится атмосфера исторически черных учебных заведений. Еще в выпускном классе школы, посетив Морхаус-колледж, он почувствовал себя там как дома. «Радует сама мысль о том, чтобы учиться у других темнокожих людей, которые лучше знают, как преподавать и как сделать из меня настоящего человека». Но в нынешнем колледже, где среди студентов всего 5% афроамериканцев, ему предложили полную стипендию. Возможность отучиться без долгов перевесила сомнения по поводу того, что он окажется в чуждой для него среде. Это важно — потом парень хочет пойти на медицинский факультет, а там точно придется платить. Эмметт, который тоже получил стипендию, еще не выбрал будущую профессию. Его было заинтересовала финансовая сфера, но в школе бизнеса, оказавшись единственным темнокожим, он почувствовал себя отщепенцем. «Мне некого винить, кроме себя, — сказал он. — Я прекрасно знал, во что ввязываюсь. Конечно, я справлюсь, но здесь я словно инопланетянин. А это не самая позитивная установка. Я не раз хотел бросить учебу. Честно говоря, если бы мои родители не вложили в меня столько времени и денег и если бы у меня не было семьи, которая за меня переживает, я бы давно ушел».
Так что ребята остались в колледже, и все у них хорошо, хотя они и не получают особого удовольствия. Их однокурсники не сказали им ни одного слова, которое можно было бы назвать откровенно расистским (за исключением одного парня, который «извинился» перед Эмметтом на вечеринке братства за то, что «забыл добавить в пунш арбуз»
[158]). Однако мелочей хватает. «К примеру, в моем общежитии живет одна девчонка, которая все время заявляет: “Я не хочу быть расисткой, но…” А я ей: “Зачем эта преамбула, если ты не расистка?” Еще мне часто говорят: “Хочу погладить твои волосы”. — Хавьер отшатнулся на стуле и замахал руками, будто пытался сбежать. — Тебе же не захочется погладить волосы какого-нибудь Тимми. Так зачем тебе трогать мои волосы? У меня должно быть такое же личное пространство, как у всех остальных».
Оба парня несколько раз подчеркнули: вряд ли у сокурсников недобрые намерения, просто они невежественные и бездумные. Поэтому их слова причиняют боль. И эта боль накапливается. Как показывают исследования, мелкие обиды, секундные всплески агрессии вызывают у афроамериканских студентов целый спектр негативных проявлений: тревожность, стресс, депрессию, суицидальные мысли, выпадение волос, сахарный диабет, сердечные заболевания. Это приводит к росту числа студентов, не окончивших обучение
[159]. Оказывается, что темнокожие студенты, которые соответствуют традиционной маскулинности — конкретной формуле мужественности с подавлением эмоций, — еще больше подвержены негативному влиянию повседневного расизма
[160].
