Еще одна подобная история произошла с Ником, уроженцем Бэй-Эриа и студентом колледжа в штате Вашингтон. Нику девятнадцать, у него веснушки и волосы пшеничного цвета, серьга в одном ухе и небольшая татуировка в виде компаса на запястье. Он научился подкатывать к девочкам на танцах в средней школе. «Это было нечто, — вспоминает он, — у нас был настоящий клуб. Огромная, темная комната с оглушительной музыкой. Именно там все поцеловались впервые. В шестом классе можно было подойти к девочке, дотронуться до ее плеча и спросить: “Хочешь танцевать?” А в седьмом классе произошли негласные изменения, и парни перестали спрашивать. Мы просто подходили к девочкам сзади и начинали прижиматься. То есть каждые пять минут эти девочки чувствовали, как о них трется чей-то твердый член, причем совершенно неожиданно. А еще парни пытались залезть рукой им в трусики; девочки тогда носили такое эластичное белье, которое заканчивается на пупке. И многие из них просто не знали, как сказать “нет” в подобных ситуациях. А еще они не понимали, что нормально, а что нет. Мы изобретали правила на ходу. И ничего не говорили друг другу; это было просто невозможно из-за громкой музыки. Все общение было совершенно обезличенным, будто мы готовились к тому, что произойдет в старшей школе: парни будут напиваться до потери сознания или курить марихуану, а потом раздвигать границы дозволенного — все больше и больше». В колледже его нисколько не удивило, когда участников одного братства отстранили от занятий за то, что они тайно снимали женщин во время секса и выкладывали фотографии в групповом чате. Парни считали, что имеют полное право на такие действия.
Хотя Ник был против такого поведения — он же «хороший», — эти кадры все равно засели у него в голове. Весной второго курса, незадолго до нашей беседы, он подцепил девушку в баре. Они целовались, затем обменялись телефонами. Когда они снова встретились на следующий вечер, она пригласила его к себе. «Для парня это значит: “Черт, у нас будет секс”, — сказал он. — Типа надо сосредоточиться. Мы сильно переживаем по поводу своего мастерства в постели. Особенно такой парень, как я, у которого не было много женщин до колледжа. Я хочу сделать все правильно, но я не знаю, что значит правильно. Я знаю только то, что знаю, то есть массу бестолковой ерунды». Эту «ерунду» он заучивает со средней школы. «В общем, мы такие — раз, два, три, — и вот уже мы собираемся заняться сексом, и тут она кладет руку на мою грудь и говорит: “Стоп, стоп, стоп! Я этого не хочу!” А я подумал: “Шутишь?” Я же делал все, что она просила! Но в тот момент я вдруг понял, как сильно ошибался. Элементарное отсутствие понимания. Я и сам был не рад тому, что мы делали, и вовсе не хотел секса. Я просто решил, что без него никак».
Тео, второкурсник колледжа с Восточного побережья, поделился схожим опытом. Хотя в его случае он проигнорировал сомнения партнерши: спросил, хочет ли она заняться сексом, девушка на минуту задумалась, а затем предложила «сделать это во вторник». Парень ответил, что во вторник будет занят, и продолжил делать то, что делал. Партнерша оставалась совершенно пассивной. Когда Тео спросил, все ли в порядке, она сначала сказала: «Не знаю», а потом: «Думаю, да». «Честно говоря, мне не давала покоя одна мысль, от которой я упорно отмахивался, — огорченно признался парень. — Понимаете, когда ты флиртуешь с девушкой весь вечер и уже близок к тому, чего так долго ждал, сложно нажать на тормоза. И… не знаю. Мне это нравилось. В тот момент я испытал позитивный сексуальный опыт. Думаю… думаю, я просто делал то, что хотел. И меня это пугает».
«Надо позвонить ей и извиниться»
Лиам никому не рассказал о том, что случилось в лагере, включая (а может, и в первую очередь) своих родителей. Его отец архитектор; мама социальный работник. Лиам назвал их политически прогрессивными, эмоциональными и открытыми, а его отношения с ними — близкими. Они довольно спокойно относились к тому, что он пил в старшей школе (главное, чтобы за руль не садился), но настаивали на том, что он слишком молод для секса. Они тогда и не подозревали о его репутации, не знали, что он занимается оральным сексом с тринадцати лет, а проникающим — с пятнадцати. По правде говоря, Лиам считает, что они оказали ему медвежью услугу. «Я люблю своих родителей, — сказал он. — Они многому меня научили. Но только не в сексе. Вообще ничего. Они не давали советов, а бывали случаи, когда мне бы они пригодились. Жаль, что они не сказали, что иногда ничего не получается, иногда бывает очень страшно… Честно, я был бы рад любой информации, потому что меня просто закинуло в этот мир, где я не знал буквально ничего, кроме пары занятий в школе и порнографии. Что сказать… наверное, я немного обижен на них за это. Конечно, говорить с родителями о сексе неловко, но мне бы хотелось, чтобы они заставили меня поговорить, тогда я был бы лучше подготовлен. И возможно, я бы избежал многих проблематичных ситуаций, если бы они поговорили со мной».
Мальчики искренне хотят, чтобы родители поговорили с ними о физической близости, чтобы узнать хоть что-то помимо традиционных запретов: не занимайся сексом, не наплоди детей, не подхвати болезнь, не будь грубым. Они особенно ждут, чтобы отцы обсудили с ними свой личный опыт в сексе, в любви, рассказали о своих сожалениях. Однако национальный опрос 2017 года, проведенный проектом «Не будьте равнодушны» и охвативший три тысячи учеников старшей школы и молодых взрослых, продемонстрировал неутешительную картину. Подавляющее большинство парней никогда не разговаривали с родителями о том, как убедиться заранее, что твой партнер хочет заняться с тобой сексом, а также о том, как важны забота и уважение по отношению к партнеру. Более 60% никогда не слышали от взрослых, как важно не заниматься сексом с «тем, кто слишком много выпил или не в состоянии принимать решения». Ни родители, ни учителя не рассказывали им, что свистеть девочкам вслед плохо, как и бросаться унизительными прозвищами вроде «сучки» или «шлюшки». При этом на сексуальные домогательства жалуются 87% девочек. Возможно, взрослым такие принципы кажутся очевидными и не нуждающимися в комментариях. Но при нынешнем уровне принуждения, домогательств и насилия метод погружения явно не помогает мальчикам усваивать сексуальные этические нормы. Более того, большинство из тех, у кого все же состоялся подобный разговор со взрослыми, считают, что они оказали на них хотя бы минимальное влияние
[175].
Ричард Вайсбурд, ведущий автор этого опроса, считает, что родители сняли с себя обязанность говорить с детьми о сексуальной этике и эмоциональной близости, особенно с сыновьями. Однако опрос показывает, что этот разговор важен сейчас как никогда, потому что мы живем в эпоху «повсеместного женоненавистничества и сексуального насилия». «Если спросить родителей, важно ли, чтобы их сын был честным, порядочным человеком, они уверенно ответят “да”. Но если спросить их: “Вы обсуждали с сыном конкретные слова и поступки, которые унижают женщин?” — большинство ответит отрицательно».
