Исследователи выяснили: чтобы грубый, пошлый, сексуальный или откровенно дешевый юмор веселил аудиторию, он должен соответствовать двум противоречивым критериям: нарушать нравственные нормы (то есть быть отвратительным) и в то же время казаться безобидным, оторванным от реальности. Кроме того, нельзя сочувствовать объекту шутки или каким-либо образом идентифицировать себя с ним
[31]. Шутка про мертвого малыша будет не такой смешной, если сначала подробно описать мучения ребенка, скорбь его родителей, ужас похорон. Поэтому, чтобы парни считали все эти «шалости» веселыми, им приходится систематически игнорировать человечность девочек, о которых идет речь, — а это совсем не безобидно.
В своем крайнем, самом тревожном проявлении эти «шутки» и «веселье» становятся защитой против обвинений в сексуальных домогательствах, правонарушениях и жестокости. Приведу пример: парня из города Стьюбенвилл, штат Огайо, сняли на видео. В этом ролике он радостно рассказывал, как на вечеринке его друзья неоднократно изнасиловали девушку, пока она была без сознания. «Ее так отделали, — говорил он, смеясь. — Справились быстрее, чем Майк Тайсон». Когда кто-то за камерой заметил, что изнасилование — это не смешно, парень возразил: «Точно, изнасилование — это не смешно, это вообще уморительно!» Один парень из города Меривиль, штат Миссури, изнасиловал четырнадцатилетнюю Дейзи Коулман, когда она была без сознания, — об этом снят документальный фильм Netflix «Одри и Дейзи». Он заявил полиции, что в тот момент думал, что это «весело». Игроки в лакросс из католической старшей школы для мальчиков в Луисвилле, штат Кентукки, делились фотографиями изнасилования шестнадцатилетней Саванны Дитрих. Этот случай привлек международное внимание: их адвокат пригрозил подать на девушку в суд, когда она написала имена виновных в Twitter после вынесенного судом слишком мягкого приговора. Эти парни тоже называли свое поведение «веселым». Опять же напомню: чтобы аморальное действие считалось шуткой, виновник должен считать его безвредным, не ассоциировать себя с объектом, а также игнорировать страдания этого объекта. А все остальное — для слюнтяев.
«Уморительно» — еще одно слово, которое под предлогом баловства или сплочения группы учит мальчиков игнорировать чужие чувства и свои собственные. «Уморительно» — безопасная зона, дежурное оправдание всему, что неуместно, непонятно, расстраивает, угнетает, раздражает или ужасает; всему, что откровенно сексуально и при этом унижает человеческое достоинство; всему, что противоречит их этическим нормам; всему, что вызывает эмоции, которые нужно скрывать за надежной стеной. Слово «уморительно» позволяет дистанцироваться, заменяя собой более сострадательную реакцию, которую другие сочли бы слабостью, чрезмерной чувствительностью или другим проявлением немужественного поведения. «Уморительно» особенно тревожит как защитный механизм сторонних наблюдателей: если изнасилование «уморительно», им не нужно принимать его всерьез, не нужно вмешиваться — ведь никакой проблемы нет.
Слово «уморительно» делает сексизм и презрение к женщинам проявлением бунтарства, направленным против векового статус кво. Оно отражает конфликт между сердцем и разумом мальчиков, заглушая совесть. Парни прекрасно понимают, что поступают плохо. Они даже осознают, что истинное мужество — или хотя бы минимальные правила приличия — призывает их не сидеть молча, а высказаться. В то же время они боятся, что, осуждая слова и действия других, станут изгоями или, хуже того, над ними начнут глумиться другие ребята. Итак, мужественность — не только то, что мальчики говорят, но и то, что они делают — или не делают, или не могут сделать, даже если хотят. Это мешает им взглянуть на ситуацию с точки зрения женщины, ожесточает сердце, не пуская туда сострадание. Психолог Майкл Томпсон подчеркивает, что бездействие перед лицом жестокости и сексизма считается тем, что делает мальчиков «мужчинами»
[32]. Черис Денисон, защитник по делам детей и молодежи, а также сексолог из Бэй-Эриа, говорит так: «Рано или поздно каждый молодой человек получит приглашение в ЧЛЕНскую школу. Вопрос в том, что он решит — бросить обучение, закончить его или даже получить степень?»
Звук тишины
Коул и его девушка, как большинство пар в старшей школе, расстались в конце выпускного класса. Они разъезжались по колледжам, расположенным далеко друг от друга, но это было не единственной причиной. Девушка считала, что ею «пользуются», что она нужна Коулу только для того, чтобы заниматься сексом. «Это не так, — сказал он мне, затем осекся и начал снова: — Ни один парень не старается намеренно пользоваться девушкой. Но я не стану отрицать, что это могло выглядеть именно так. Я иногда говорил ей, что не могу с ней встретиться, потому что у меня утренняя тренировка или мне надо делать домашку в обед, потому что всю ночь накануне я смотрел видео на YouTube, вместо того чтобы заниматься. Получается, что эти видео на YouTube были для меня важнее, чем она.
Когда мы расстались, она сказала: “Ты замечательный человек, Коул, но ты думаешь только о себе”. Наверное, она имела в виду, что я не из тех, кто хочет причинить другим боль, но я недостаточно люблю людей, чтобы жертвовать чем-то ради них. И она совершенно права. А еще она говорила про моего отца… Ему важно всегда быть “хорошим парнем”. И он действительно хороший парень — когда ему ничего не надо для этого делать, когда это легко. Особенно хорошо ему удаются широкие жесты. И я тоже такой. А еще… — Коул задумался и тяжело вздохнул. — Он не был хорошим парнем с моей мамой. И надеюсь, когда я женюсь, буду больше походить на нее, а не на него».
Эта беседа между ними стала самой эмоционально откровенной из всех их разговоров, хотя в основном высказывался не Коул, а его девушка. «Последний раз, когда я говорил что-то эмоциональное кому-то… даже не знаю, — сказал Коул. — Наверное, это было с ней. Хотя нет, на самом деле, это было в прошлый раз, когда я говорил с вами».
Мы с Коулом общаемся на FaceTime. Он был на первом курсе в колледже, и я периодически узнавала, как он справляется с конфликтом между своими личными ценностями и культурой, в которой он оказался. На его курсе, как он и ожидал, преобладали парни, и между ними были приняты дружеские насмешки: они давали друг другу подзатыльники; мешали друг другу пройти, потом притворялись, что затевают драку; хватали друг друга за задницу; притворялись, что хотят поцеловаться. Устраивать кому-то сладкую жизнь, как говорит Коул, просто и весело, но это может довольно быстро превратиться в нечто гораздо более тревожное. Когда один из его соседей по общежитию сказал другому: «Я написаю на тебя, когда ты спишь», тот парень тут же пригрозил: «Попробуй, и я тебя отымею, мать твою». Хорошо это или плохо, сказал Коул, но подобные угрозы уже не удивляют его.
Хотя он был решительно против эпитета «педик», когда мы встретились, Коул стал все чаще его использовать, оправдываясь, как и другие ребята, тем, что это эквивалент «ты отстой» или «ты пустое место». При этом как минимум один из его друзей признался в гомофобии, утверждая, что быть геем — не по-американски («Я узнал о его взглядах только после того, как мы подружились», — поспешно добавил Коул). К тому же Коул не встречал в колледже ни одного студента, открыто принадлежащего к сообществу ЛГБТ+. Как он заметил, не хотелось бы ему оказаться геем в подобной атмосфере. А также азиатом: два азиата в его общежитии были изгоями, с ними обращались как с иностранцами (хотя они выросли в Америке), и оба чувствовали себя ужасно.
