Другая большая проблема – проблема определения долготы – дольше не поддавалась решению. Португальские моряки, исследовавшие западноафриканское побережье, мало тревожились из-за своего неумения определять долготу своего местонахождения. Эта проблема впервые стала насущной на практике, когда Колумб пересек Атлантику, а Васко да Гама – Индийский океан и когда начиная с 1494 г. испанский и португальский короли пытались договориться о границе по долготе их соответствующих сфер океанской торговли и исследований
[16]. В XVI в. попытки соотнести долготу и магнитное склонение или определять долготу путем одновременного ведения наблюдений из разных мест затмения планеты луной в настоящее время представляют лишь условный интерес. Задача определения долготы связана с задачей определения времени. Долготу нельзя измерить без надежного морского хронометра, а такой инструмент был изобретен только в XVIII в. На протяжении изучаемого нами периода долготу на практике приходилось вычислять по расстоянию запад – восток или «отшествию», обычно измеряемому от меридиана, проходящего через мыс Сан-Висенти. Из-за сближения меридианов величина градуса долготы в виде расстояния варьирует в зависимости от широты. На полюсах она равна нулю, на экваторе – приблизительно равна градусу широты. Если бы последняя была известна, то промежуточные величины можно было бы вычислить математически. Педро Нуньес предложил вариант квадранта, который должен был давать длину градуса долготы вдоль любой заданной параллели широты. Arte de Nauegar Мартина Кортеса – не особенно оригинальный учебник, зато очень влиятельный – включал полезную таблицу, в которой была представлена длина градуса на разных широтах, выраженная в пропорции к экваториальному градусу. Экваториальный градус, как мы уже видели, по одним вычислениям имел длину 16⅓ лиги, по другим – 17½ лиги. Кортес правильно предпочел большее значение. Эта таблица на протяжении многих лет считалась достаточно точной для практических целей. Лишь в конце XVI в. сферическая тригонометрия достигла точки развития, когда можно было вывести надежную формулу для преобразования «отшествий» в разницу долготы на отклоняющемся курсе. Даже тогда точность результата все еще зависела от измерения пройденного расстояния. Без сомнения, эти трудности подтолкнули к попыткам изобрести более точный лаглинь, так как никакая оценка долготы в открытом море в рассматриваемый нами период не могла быть более точной, чем средства, используемые для измерения скорости корабля.
На протяжении эпохи разведывательных исследований плавание в океане вне видимости земли было вопросом навигационного счисления пути, проверенного и дополненного широтой, полученной путем астронавигационных измерений. Мартин Кортес вполне определенно высказался об этом. Мореплаватель должен был тщательно вести «дневник наблюдений», но так как в долгих плаваниях ошибки навигационного счисления пути носят накопительный характер, он должен проверять свои расчеты путем ежедневных измерений широты. В поисках пункта назначения, широта которого была известна, он должен держать руль как можно прямее по этой параллели, максимально используя для этого ветер, а затем изменить курс на восток или запад и идти до тех пор, пока не дойдет до суши. Согласно лоции, составленной Васко да Гамой в 1500 г., Кабрал должен был плыть на юг через Южную Атлантику до тех пор, пока не достигнет широты мыса Доброй Надежды, а затем повернуть на восток. Выжившие в экспедиции Магеллана шли на юго-запад от островов Банда до тех пор, пока не оказались на широте мыса Доброй Надежды, а затем стали, как могли, пробиваться, борясь с ветром и течением, на запад. Позднее от острова Святой Елены они шли на северо-запад, пока не достигли широты Азорских островов, и повернули на восток к островам. В 1583 г. во время экспедиции к Ньюфаундленду Хемфри Гилберт (сводный брат фаворита королевы Роли) получил указание «держаться широты 46°» – широты места назначения, а на обратном пути держаться севернее до широты островов Силли. Аналогично голландцы в Индийском океане прокладывали свой курс на восток к юг до 40° южной широты, прежде чем повернуть на север к Зондскому проливу. Конечно, мореплавателю, как учил его опыт, приходилось идти на компромисс между тем, чтобы придерживаться своей широты, и тем, чтобы как можно лучше использовать силу ветров, но там, где мог, он придерживался своей широты. В хорошую погоду с помощью визира грубой наводки он мог измерить высоты с точностью до половины градуса и надеяться увидеть землю в пределах 30 миль к северу или югу от места своего назначения. В XVII в. усовершенствованные инструменты дали ему более высокую точность. Однако его счисление пути в направлении восток-запад в долгом плавании могло давать отклонение в сотни миль. Этому ничем нельзя было помочь – разве что поставить хорошего впередсмотрящего на наблюдательный пункт и матроса с лотом приковать цепью.
Глава 6
Карты морские и сухопутные
«Я узнал за двадцать лет, что в стародавние времена капитаны кораблей вышучивали и осмеивали тех, у кого были свои карты и таблицы… говоря, что им не нужны их овечьи шкуры, потому что можно с большим успехом пользоваться доской…» Это был Уильям Борн, который в 1574 г. опубликовал первый учебник по навигации на английском языке. Незнание и недоверчивое отношение к морским картам были характерны не только для Англии. В исчерпывающем определении искусства навигации Мишеля Куанье, приведенном выше, нет упоминания об использовании морских карт. И капитаны кораблей «в стародавние времена», на которых ворчал Борн, руководствовались не только консервативными предрассудками. Простая морская карта, которой пользовались европейские моряки во времена Борна, хотя и была все же лучше, чем никакой карты вовсе, все же являлась источником многих ошибок. В конце XV в., как мы уже видели, и искусство кораблестроения, и искусство кораблевождения совершили заметные шаги вперед. Необходимость исследования океана требовала сделать соответствующий шаг в науке картографии, совершить радикальный переход от карт, основанных на простых пеленгах и расстояниях, к картам, основанным на сетке широт и долгот, которые представляли изогнутую поверхность Земли на плоскости посредством согласующихся математических проекций. Такой переход, однако, был успешно осуществлен не раньше конца XVI в., да и тогда не сразу повлиял на составление карт для использования в море. На протяжении XV в. и большей части XVI в. единственными картами, имевшимися в распоряжении моряков, были традиционные средневековые карты, расширенные, чтобы охватывать все увеличивающиеся пространства, и лишь осторожно измененные, чтобы соответствовать новым методам навигации.
Говоря это, я не хочу преуменьшить средневековую гидрографию; наоборот. Вычерчивание морских карт занимает высокое место среди достижений позднесредневековых искусств и умений, по крайней мере в Средиземноморье. Более того, морские карты включали богатый практический опыт и годились для своей цели – ведения регулярной торговли, в основном каботажной, в водах Средиземного моря и прилегающих к нему водах. Совершенство портулана само по себе, равно как и несовершенство математических знаний для составления других видов карт, препятствовало переменам. Большинство мореплавателей в первые годы океанических исследований были людьми, выросшими на средиземноморских традициях, привычными к использованию карт. Для них и для служивших им картографов было естественным использовать картографические методы, которые им были знакомы, для нанесения на карты своих новых открытий. Лишь постепенно благодаря опыту неоднократных и длительных плаваний в океане накопившиеся ошибки простой карты стали явными. Наверное, важно, что первый успешный метод избегания этих ошибок был разработан в Северной Европе, где использование морских карт поздно и с трудом вошло в мореходную практику.
