Африканцы составили третью огромную волну миграции, которая стала следствием разведывательных исследовательских экспедиций. На протяжении многих лет бедные белые чернорабочие трудились вместе с рабами-неграми, жили в одинаковых условиях, и их кровь смешивалась в потомстве. Но постепенно, по мере распространения сахарных плантаций, численность белых чернорабочих сокращалась, а негров – увеличивалась. На Барбадосе в 1640 г. было несколько сотен негров, к 1645 г. – более 6 тысяч негров и около 40 тысяч белых, в 1685 г. – 46 тысяч негров и 20 тысяч белых, свободных и нет. К концу XVII в. белое население сократилось до 12 тысяч человек. На северных островах Малых Антильских островов эти изменения начались спустя приблизительно десять лет, но, едва начавшись, происходили быстрее и более полно, чем на Барбадосе. На Ямайку, где никогда не было многочисленного белого населения, начали ввозить рабов с момента ее захвата англичанами. На материке Виргиния и Мэриленд, не имевшие возможности из-за холодных зим заняться выращиванием сахарного тростника (и, естественно, и производством сахара), завозили рабов для работы на табачных плантациях, хотя там, так как земли было в избытке, маленькие фермеры в XVII в. не были серьезно вытеснены. На французских Антильских островах перемены тоже сначала шли медленно. Белое население – собственники и engages (фр. люди, связанные обязательствами) – хоть и небольшое, оказалось упорным; к 1700 г. на французских островах здесь было уже 44 тысячи рабов и всего лишь около 18 тысяч белых жителей. Африканцы составляли на многих английских и французских островах значительное большинство населения. Европейцы-плантаторы в каждой колонии стали маленьким гарнизоном, который небезосновательно считал, что его безопасность зависит от поддержания суровой, зачастую жестокой дисциплины среди рабов.
По рассказам того времени трудно отчетливо обрисовать это огромное количество людей, привезенных против их воли из Африки. Об африканской родине своих рабов плантаторы Вест-Индии знали, и она их мало волновала. Даже работорговцы приезжали в Западную Африку только как торговцы, пользуясь ограниченными и могущими быть отмененными привилегиями, дарованными им местными правителями. Их знания не простирались за пределы побережья, да и побережье, на котором они вели торговлю, было длинным и разнообразным с густонаселенными районами в глубине материка. Рынки, которые главным образом снабжали Вест-Индию рабами, располагались на огромных срединных отрезках побережья – в Сьерра-Леоне, на Перцовом Берегу (теперь Либерия), Берегу Слоновой Кости, Золотом и Невольничьем Берегах, Масляных реках дельты Нигера, Камеруна, Габона, Конго и Луанды. Естественно, люди из этого огромного региона говорили на многих разных языках и были носителями многих разнообразных культур и обычаев, но у них было и много общих черт. Их языки принадлежали к одной из двух больших групп языков – суданской или банту. Основными народами, проживавшими в центре района работорговли, были ашанти с Золотого Берега, дагомейцы, йоруба, собранные в царство Ойо на территории современной Западной Нигерии, и народ беню к западу от дельты реки Нигер. Все эти народы состояли из множества более мелких групп населения, объединившихся в долгом процессе завоевания в более или менее однородные царства, которыми правили могущественные стабильные династии или группы семей. Эти царства были по своей сути аграрными, но в них были развиты и разнообразные ремесла, утонченные формы искусства, особенно резьба и медное литье в Ифе, Бенине и др., и имелись обширные торговые связи на суше. У них имелись города значительных размеров, развитые рынки для обмена товарами, признанные средства обмена – раковины каури и примитивные, но эффективные системы налогообложения. Рабство давно уже существовало во всем этом регионе. Пленные, взятые в ходе межплеменных войн, обычно становились рабами, и войны специально вели с этой целью. Рабами также становились в результате похищения или покупки. У всех правителей в этом регионе было много рабов. В Дагомее существовала система плантаций, режим на которых напоминал тот, с которым рабам предстояло столкнуться в Новом Свете. Помимо работы в поле или по дому, рабы представляли ценность как объекты жертвоприношений и товар для экспорта, который правители и подчиненные им вожди могли обменивать на огнестрельное оружие, порох, скобяные изделия и европейские ткани у морских работорговцев, которые занимались поставками рабов на рынки Нового Света.
В Новый Свет прибывали африканцы самого разнообразного происхождения; и в большинстве рассказов о жизни на плантациях Вест-Индии фигурируют списки рабов с их характерными чертами: сенегальцы, уида, ибо, конго, ангольцы, мандинга и т. д. Эти названия неточны и часто обманчивы; некоторые из них просто дают ссылку на устье реки или порт отправки. При разнообразии происхождения и языков, а также реальных или предполагаемых различиях характера вновь прибывшие негры проявляли схожесть поведения. Как можно было ожидать от представителей воюющих народов, они реагировали на свою неволю и ссылку с ожесточением и активным возмущением, что сильно отличалось от угрюмого безразличия американских индейцев. Первый серьезный мятеж рабов на Барбадосе произошел в 1649 г., и на протяжении всей истории рабства в Новом Свете восстание или страх перед ним постоянно сопровождали жизнь колонистов. Предводителей для таких действий хватало, так как при обращении людей в рабство в результате пленения во время войны или путем похищения не делали различия по социальному положению, так что вожди и шаманы прибывали в Новый Свет вместе с остальными. Открытые восстания обычно можно было предотвратить или наказать за них суровыми репрессиями, но отдельные люди могли и выражали свое возмущение другими способами: путем самоубийства, детоубийства, побега, особенно на таких островах, как Ямайка, где горы и леса давали убежище для беглых рабов. Помимо этих отчаянных действий, неприятие рабского положения регулярно находило выражение в намеренной лености, приложении минимума трудовых усилий, чтобы только избежать кнута, в упрямой небрежности при обращении с собственностью хозяина, будь то инструменты, изгороди, постройки или скот, и в притворной тупости. С другой стороны, природная способность быстро восстанавливаться, физическая сила африканцев и их способность к подражанию давали им возможность приспособиться к неблагоприятным условиям и приобрести при удачном стечении обстоятельств такие европейские привычки и умения, которые казались им подходящими. В конечном счете негры и мулаты в Вест-Индии и Бразилии создали для себя образ жизни, который не был характерен ни для одной группы африканцев, из которых набирали рабов, и это не была смесь африканских народных традиций, а характерный для Вест-Индии или Бразилии сплав. Этот процесс шел медленно, так как жизнь на плантации не поощряла изобретательность, и чисто африканский элемент рабочей силы постоянно получал пополнение на протяжении 150 или 200 лет путем свежих вливаний.
Трансатлантические миграции эпохи разведывательных исследований заставили европейцев вступать в тесный повседневный контакт с совершенно незнакомыми народами, с которыми у них изначально было мало точек соприкосновения, но за духовное и материальное благосостояние которых они обнаружили себя в какой-то степени ответственными. Обычно им нечего было бояться этих людей после первоначальной неопределенности после завоевания и колонизации, и они могли многое получить как миссионеры, администраторы или эксплуататоры труда, поняв их. Богатые, необычные и разнообразные культуры оседлых американских индейцев вызывали острое любопытство у людей эпохи Возрождения, и желание изучить их и написать о них обретало актуальность ввиду возможности их исчезновения, признаваемой некоторыми из наиболее восприимчивых и благожелательных испанцев. Можно сказать, что современная наука этнология зародилась в XVI в. в Испанской Америке. Некоторые испанизированные индейцы с поощрения испанцев писали историю своего собственного народа, особенно Иштлилыиочитль в Мексике и Гарсиласо в Перу, с ностальгией описывавшие былые славные времена. Испанские миссионеры тоже писали истории или описывали индейцев, с которыми они вступали в контакт. Многие из этих произведений – как можно предполагать ввиду обстоятельств, в которых они были написаны, – были не научными исследованиями, а полемическими произведениями. Лас Касас и Мотолиниа писали, чтобы разоблачить и обвинить испанцев в жестоком обращении с индейцами, поддержать предлагаемые законы в их защиту и, прежде всего, добиться для них права на получение после обращения в христианскую веру святого причастия, какое есть у других христиан. Лас Касас особенно подробно останавливается на покорности, беспомощности и интеллектуальных способностях индейцев, но, несмотря на полемические цели, его работы являются кладезем антропологической информации. Епископ Юкатана Диего де Ланда – неутомимый гонитель идолопоклонничества, уничтожавший рукописи майя, был очарован культурой, которую он помогал разрушать, и его отчет об этом является своего рода классикой. С другой стороны, «История инков» Педро Сармьенто де Гамбоа – это пропаганда иного сорта. Она была написана по поручению вице-короля Толедо с целью показать, что индейцы Перу жили под властью кровожадной тирании, от которой их спасли испанцы; но именно живая любознательность автора и использование им рассказов индейцев делают эту книгу ценным источником информации, хоть и очень выборочно.
