Это положение сохранялось до начала царствования Юстина Первого, то есть до 518 года. Константинопольские горожане, подавляющее большинство которых были верны православию, воспользовались вступлением на престол нового государя, чтобы публично выразить свои чувства. В первое воскресенье после избрания Юстина, когда патриарх Иоанн вошел в Большую церковь, окруженный всем своим духовенством, народ закричал: «Многая лета императору, многая лета императрице, многая лета патриарху! Почему мы остаемся отлученными? Срочно объявите святой собор! Или объявите собор, или уходите! Объявите сейчас праздник в честь Халкидонского собора. Объявите на завтра праздник в честь Отцов Халкидонского собора. Мы останемся здесь, пока вы его не объявите. Если вы не ответите, мы останемся здесь до вечера».
На следующий день, в понедельник, 16 июля отмечался праздник в честь Халкидонских Отцов. Так одними и теми же восклицаниями народ встретил и императора, и императрицу, и патриарха, а потом люди начали настойчиво кричать: «Пошлите синодальные письма в Рим, сделайте праздник церкви полным, впишите в поминальные списки четыре собора. Римского епископа Льва – в поминальные списки!» Патриарх велел включить в поминальные списки четыре великих собора – Никейский, Константинопольский, Эфесский и Халкидонский, имена патриархов Евфимия и Македония, а также имя папы Льва. И народ ответил на это песнопением: «Благословен будь Господь, Бог Израиля, который посетил и освободил свой народ». Потом, когда настало время читать поминальные списки, народ в полной тишине плотно сдвинул свои ряды и встал вокруг алтаря, чтобы услышать чтение. И когда дьякон произнес названия четырех соборов, имя папы Льва и имена архиепископов Евфимия и Македония, все закричали в один голос: «Слава Тебе, Господи!»
Столичные монахи желали официального утверждения тех актов, которых народ своей настойчивостью добился от патриарха. Они направили Константинопольскому постоянному собору доклад о том, что произошло 15 и 16 июля в Большой церкви, и попросили присутствовавших на заседании епископов добиться, чтобы патриарх и император утвердили решения, которых требовал народ. Это письмо подписали пятьдесят четыре архимандрита от имени всех монахов столицы.
Дабы положить конец расколу, оставалось только сообщить римскому епископу о чувствах народа, монахов, епископов, патриарха и императора и о желании их всех возобновить общение с римской церковью. Получив письма патриарха и императора, папа Гормизд сразу же послал в Константинополь легатов со своими письмами и текстом католического Символа веры, который теперь известен как формула Гормизда. Ее подписали патриарх и те епископы, которые находились тогда в Константинополе, а после них все архимандриты.
В этой формуле есть прекрасные слова: «Первое условие спасения – следовать правилам истинной веры и ни в чем не отступать от предания Отцов, ибо невозможно, чтобы не исполнилось слово Господа Нашего Иисуса Христа: „Ты Петр, что значит камень, и на этом камне я построю свою церковь“. Это слово подтверждено делом, ибо Апостольский престол всегда сохранял католическую религию невредимой… Мы подвергаем анафеме те ереси, которым провозглашает анафему он, мы осуждаем тех еретиков, которых осуждает он. Мы во всем следуем за Апостольским престолом, мы обнародуем все, что он постановил. Поступая так, я надеюсь, что вместе с вами буду и далее поддерживать общение с апостольской кафедрой, которая обеспечивает целостную и совершенную прочность христианской религии».
По свидетельству дьякона Рустика, за время правления Юстина под формулой Гормизда подписались около 2500 епископов.
По словам Боссюэ, все церкви, подписывая эту формулу, провозглашали, что римская вера, вера Апостольского престола прочна, что эта прочность целостна и совершенна и что эта прочность, чтобы она никогда не исчезала в будущем, укреплена несомненным обещанием Господа. Именно этот Символ веры епископы были обязаны послать митрополитам, митрополиты патриархам, а патриархи папе, чтобы он один, получив это утверждение от них всех, в ответ вернул им всем причастие и единство. Мы знаем, что в последующие столетия Символ веры был тот же, с теми же вступлением и заключением, только были добавлены новые ереси и еретики, которые в разные времена нарушали спокойствие церкви. Как все епископы адресовали его святому папе Гормизду, святому Агапиту и Николаю Первому, так на Восьмом соборе (мы можем об этом прочитать) эти же самые слова были обращены к Адриану Второму, преемнику Николая. Какой христианин осмелился бы отвергнуть то, что распространилось всюду, пропагандировалось все эти века и было освящено Вселенским собором?
За успех – прекращение раскола и воссоединение двух церквей в общей и одинаковой вере и в осуждении одних и тех же ошибок под верховной властью Апостольского престола – константинопольская церковь должна была благодарить в первую очередь этих монахов. Они своей верностью католическому учению, стойкостью при его защите, своевременностью требования, когда они во тьме непрерывных разногласий пожелали получить, как светильники, просвещенные советы римского понтифика, своим воздействием на народ и своими выступлениями на соборах еще раз заставили отступить ересь и принесли победу вере древних Отцов, вере Вселенских соборов и римской церкви.
Но радость от восстановления мира в религиозных делах была омрачена. Легат Диоскор писал: «Не существует духовных радостей, к которым бы не примешивалась какая-то доля скорби». Монах-монофизит Петр Сукновальщик и затем монах Север, когда стали антиохийскими патриархами, вставили в Трисвятое слова «который был распят за нас». Монахи из Скифии – Леонтий, Иоанн, Максентий и другие – стали защищать в самом Константинополе это добавление, поддерживали ее перед легатами в 519 году и добивались, чтобы в постановления соборов были вставлены слова «один из Троицы пострадал», которую считали критерием правильности веры.
Их прозвали «феопасхиты» – «сторонники богострадания» за то, что они, как казалось, считали, будто во время Страстей страдало само божество. Их формула была в одинаковой степени опасна и бесполезна. По словам легата Диоскора, они желали, чтобы было сказано: «Один из Троицы был распят», хотя этой формулировки нет ни в постановлениях святых соборов, ни в посланиях святого папы Льва, ни в церковных преданиях. Это опасное новшество, которое мы не хотим и не должны вводить в церкви».
Эти монахи – Леонтий, Ахилл, Иоанн, Максентий – находились под защитой «начальника конницы» Виталиана. Максентий называл себя архимандритом, но никогда не мог сказать ни в каком монастыре, ни в присутствии каких монахов, ни каким настоятелем он сам был посвящен в монахи. То же можно сказать об Ахилле. Двое из четырех, Иоанн и Леонтий, отправились в Рим добиваться утверждения своей добавки. Папа Гормизд ничего не сказал по поводу самого предложения, но резко осудил несвоевременное и слишком бурное усердие этих монахов. А эти двое, которые вели монашескую жизнь лишь внешне, а не в действительности и дали монашеский обет, но не совершали монашеских дел, не пожелали подчиниться. Для их исцеления были испробованы все средства – предупреждения, ласка, власть, но яд проник слишком глубоко. Вместо подчинения, главной обязанности в монашеской дисциплине, они лишь упорствовали в озлоблении и гордыне. Их изгнали из Рима как последователей евтихианской ереси и нарушителей спокойствия.
