На последних заседаниях, судя по формулировке из Актов, число присутствовавших на соборе монахов по-прежнему было достаточно большим. Хотя в самом акте о догматическом определении, который стал итогом седьмого заседания, их имена уже не указаны вслед за именами епископов, все же надо признать, что монахи своей ученостью, применяемой во время собрания, частыми вмешательствами в споры, милосердными и снисходительными словами о бывших сторонниках иконоборческой ереси внесли большой вклад в успешное заключение мира в области религии и восстановление православия. (Нужно упомянуть, что в числе участников собора были двое, которые, не являясь епископами, были, по словам господина Лебо, «светом для епископов», – два летописца, а именно синкелл патриарха Тарасия Георгий и историк Феофан.)
Для ортодоксов все дело было в том, чтобы вернуть культу икон свободу, которой он был лишен три четверти века, и как раз игумен Студийского монастыря Савва имел честь сформулировать в нескольких простых и ясных словах законные требования православных. Он говорил на соборе: «Мы просим вернуть иконам их прежнее место в согласии с традицией предков; мы просим дать христианам свободу устраивать публичные шествия с этими иконами». Как уже известно читателю, Савва не оставлял без внимания вопрос догмы, но он знал, что все-таки самый верный способ решить этот вопрос – предположить, что он уже решен: он понимал, что если церковь станет независимой и получит свободу во внешних делах, то спор, так долго нарушавший покой Византийской империи, получит публичное практическое решение, за которым последует и решение богословское.
Собор не только объявил законным поклонение святым образам, которые имеют право на наше уважительное почтение, провозгласил анафему тем, кто пытался разрушить древние традиции церкви и использовать для мирских целей священные сосуды или почтенные монастыри. Он также установил или возобновил много дисциплинарных канонов, и в этом случае его участниками, несомненно, руководили злободневные тогда потребности. Большинство канонов посвящены каким-нибудь частным вопросам монашеской жизни, и это позволяет предположить, что во время смуты монахи много раз становились жертвами многочисленных и ожесточенных врагов, стремившихся их погубить. Этими врагами были иконоборцы-епископы и императоры-иконоборцы, завидовавшие богатым монастырям, всевозможные искушения и соблазны, которые были почти неизбежны вследствие вынужденного ослабления монашеской дисциплины, а также ненадежной и беспокойной жизни и уверенности, что самые преступные слабости позволяют заслужить одобрение и милость государя.
Епископам под страхом лишения должности было запрещено каким бы то ни было образом просить деньги от тех, кто находился под их юрисдикцией, будь то другие епископы, священнослужители или монахи. Если из-за своей алчности епископ закрывал церкви и запрещал служить в них литургию, если он брал плату за посвящение в сан или давал церковные должности (например, должность эконома) за деньги, его наказывали так же, а монахов, получивших назначения таким путем, отлучали от церкви.
Обычай требовать подарки с тех, кто желал стать служителем церкви или монахом, видимо, стал всеобщим и имел над людьми большую власть, поскольку собор в третий раз указал на это злоупотребление и заклеймил его в самых решительных выражениях. «Алчность высших служителей церкви стала такой омерзительно чрезмерной, что некоторые из этих мужчин и женщин, называемых благочестивыми, забывают веления Господа и бывают до того ослеплены, что лишь за деньги принимают в священнослужители или монахи тех, кто приходит для этого. Епископ, игумен или служитель церкви, уже совершивший такое преступление, будет лишен должности, если сделает это снова: так велит второй канон Халкидонского собора. Настоятельница, виновная в этом преступлении, будет изгнана из своего монастыря и отправлена в заточение в другой монастырь в звании простой монахини. Таким же образом будет наказан игумен, который не является священником. А то, что родители дают своим детям в качестве приданого, когда те уходят в монастырь, и также добровольные дары, сделанные для служения Богу, – все это продолжает принадлежать монастырю, даже если даритель покидает монастырь, если он делает это не по вине настоятеля.
Другой канон предписывал собрать в епископском дворце, в Константинополе, все сочинения, направленные против святых образов, чтобы эти сочинения были там заперты вместе с другими еретическими книгами. Каждый, кого уличат в том, что он их прячет, будет лишен должности, если он епископ, священник или дьякон, и проклят, если мирянин или монах.
Во время борьбы против икон, разумеется, нашлись епископы, а возможно, и настоятели, которые либо из-за верности идеям императора, либо из-за слабости отдали или позволили отнять имущество церквей или монастырей, поскольку собор объявил недействительными такие дарственные, составленные в пользу государства или кого-либо еще. Епископ или игумен, который в будущем распорядился бы так имуществом своей епархии или своего монастыря, должен был лишиться должности.
Многие из «почтенных домов» – церкви, резиденции епископов, монастыри – во время преследований сменили владельцев и были превращены в жилища мирян. Теперь они снова стали использоваться по первоначальному назначению. За нарушение этого постановления нового владельца лишали должности, если он был служителем церкви, и отлучали от церкви, если он был монахом или мирянином.
Несомненно, это же старание сделать эффективней надзор за монашеским имуществом или его восстановление, привело Отцов – участников собора к решению распространить на все монастыри обязанность иметь эконома для управления монастырской собственностью; двадцать шестой канон Халкидонского собора предписывал это только епископским церквям.
Другие предписания – о необходимости иметь достаточно средств и разрешение, мужском монастыре, о запрете «на будущее» совместных монастырей и полном отделении монахов от монахинь, об обязанности никогда и ни в каком случае не покидать тот монастырь, где монах дал обет, постоянно возобновлялись в гражданских законах и церковных постановлениях. Их повторение в этот раз доказывает или по меньшей мере позволяет предположить, что за время недавней смуты возникло много различных злоупотреблений и что по внешним признакам ослабления дисциплины можно было понять, что для дисциплины монахов преследования были губительнее, чем для ортодоксальности их веры.
Греческая церковь послушно приняла решения Второго Никейского собора, и до смерти Ирины в религиозных делах, видимо, был мир по всей империи. Великий логофет Никифор, который поднял восстание против этой императрицы и в 802 году занял византийский престол, «кажется, был представителем умеренной партии, которая, отвергая жестокости иконоборцев, желала сохранить их реформы в политике и общественной жизни. Он обложил земельным налогом имущество церкви, которая раньше этот налог не платила, и брал с ее владений столько же, сколько со всех остальных, а некоторые конфисковал. Несколько раз он наносил удары по монахам, желавшим вернуть свое прежнее влияние; одной из этих атак было назначение патриархом Никифора, которого монашеская партия не поддерживала, хотя тот был сторонником икон.
Во время очень коротких царствований Ставракия (811) и Михаила Рангабе (811–813) (оба эти императора закончили свои дни далеко от престола, в монастырском одиночестве) обстановка в области религии оставалась такой же. Михаил был очень православным и был весьма щедрым к людям церкви и к монахам, но ему не удалось разоружить партию иконоборцев; они постоянно устраивали заговоры против него и в конце концов довели его до отречения.
