Кроме того, уже один объем литературного труда доблестного хрисопольского настоятеля, а также узкоспециальное предназначение большинства его сочинений, написанных для нужд постоянно возобновлявшейся полемики, в которой по необходимости большое место занимали эрудиция, компиляции и дискуссии, в достаточной мере свидетельствуют о том, что Максим вовсе не искал литературной славы; защищая церковь своими произведениями, он не искал никаких заслуг, а желал лишь быть верным и послушным ей. Именно с таким чувством он отправил «святейшему священнику Марину», который, похоже, был главным адресатом его переписки по этим догматическим вопросам, ряд богословских и полемических трактатов по поводу учения о двух волях Иисуса Христа. Другие трактаты, в которых видно то же постоянное беспокойство о вероучении, были посланы монаху Георгию, епископу Никандру, ортодоксальным верующим Сицилии, знаменитому Петру, священнику Феодору и Стефану, епископу Доры. Кроме этих работ, он написал несколько сочинений о двух природах и двух волях Христа, ответы на возражения монофелитов и догматические формулировки. Среди писем, которые остались нам от него, почти во всех идет речь о вопросах, волновавших тогда умы. Многие из тех, кому он обычно писал, были настоятелями монастырей – игумен Георгий, игумен Фалассий, игумен Конон, игумен Полирхоний; своими письмами он делал яснее их убеждения и поддерживал их мужество. Восемь писем, адресованных Полихронию, дошли до нас. Он писал также Пирру, настоятелю Хрисопольского монастыря, а позже – преемнику Сергия на престоле византийских патриархов. Судя по его письму, переписка между этими двумя настоятелями была достаточно активной. Максим просит Пирра объяснить ему в точности, что означает слово «энергейя», потому что, пишет он, «я еще не смог понять, как можно думать и говорить, что существует лишь одна „энергейя“». Затем он добавляет к просьбе подробности, которые не лишены интереса для нас. «Я прошу Вас, почтенный отец; я прошу Вашу Святость благосклонно принять тех, кто принесет это скромное письмо, этих „божественных отцов“, которые ради блага всего монашества терпели опасности такого пути. Я прошу Вас отнестись к ним со всяческим уважением и вниманием и оказать им все почести, которые божественные заповеди предписывают оказывать тем из людей, кто, ведомый желанием небесного, взял себе как правило и единственный образец для своей жизни воплощенное Слово. В этом деле они достойны всех Ваших забот, потому что безупречно несут божественное ярмо добродетели и науки. Но я боюсь, что, написав это, навлекаю на этих посланцев, которые с Вами совершенно не знакомы и еще не испытывали, как велико Ваше добросердечие, упрек в назойливой откровенности и грубой бестактности. Боюсь, что ко мне можно по праву применить направленные против несдержанных людей слова одного языческого философа, который в своем сочинении жаловался: „Улыбка мудреца зажгла несправедливый гнев безумца”. Будьте же, святой отец, снисходительны ко мне, Вашему слуге, и Вашими священнейшими молитвами вымолите мне благосклонность Христа, которому Вы служите в полной чистоте души и в полностью упорядоченной жизни».
Кроме собственно полемических работ, Максим сочинил также много трактатов о Священном Писании. Самый большой из этих трактатов адресован одному из его друзей – монаху Фалассию, настоятелю одного их ливийских монастырей, человеку набожному и очень хорошему знатоку священных книг, который и сам был автором книги о милосердии, воздержании и руководстве душами. Еще святым Максимом была создана «Беседа об Аскетизме» – диалог между молодым братом-монахом и монахом-стариком о главных обязанностях, входящих в состав духовной жизни; в этом диалоге нет почти ничего такого, что нельзя было бы применить к обычным христианам, а не к монахам; написан сборник, куда входят четыре центурии (сотни. – Пер.) изречений о милосердии; сборник посвящен Элпидию, который, видимо, вел монашескую жизнь; сочинены еще две центурии «экономных богословских» высказываний о главных истинах веры, главным образом о тайне Воплощения, и созданы еще «пятьсот изречений», объединенных в главы, на ту же тему и о добродетельной жизни, а также двести сорок три «изречения о нравственности».
Надо упомянуть еще одно его сочинение в этом же роде, состоящее из семидесяти одной главы-беседы и содержащее выдержки из произведений священных и мирских авторов, посвященные самым разнообразным вопросам; в них шла речь о добродетелях и пороках, о сне, смехе, мыслях, о молодости и старости, о красоте, о мирном времени и войне, о врачах, о женщинах, об искусстве слова и искусстве преподавать, об изучении литературы и науки. Правду говоря, это сочинение – лишь компиляция из текстов и цитат, где напрасно было бы искать выражение личных чувств святого Максима в чем-то, кроме выбора отрывков для цитирования. Но читателю стоит узнать, что этот сборник свидетельствует об очень хорошем знании его составителем Писания, сочинений Отцов Церкви и сочинений писателей-мирян. Например, в семнадцатой беседе об изучении литературы и науки настоятель из Хрисополя начинает с цитат из святого Иоанна, святого Павла, Книги Притчей и Екклезиаста, а потом приводит слова святого Василия, святого Григория Богослова, святого Златоуста, Дидима и Климента Александрийского. Особенно обильный урожай текстов он собрал у святого Григория. Читателю уже известно, как высоко Богослов ценил изучение литературы; цитаты, приведенные Максимом, еще раз свидетельствуют об этом. «Как и все разумные люди, – пишет он, – я считаю образование первым из всех благ. Но тот, кто изучает литературу, не должен ни слишком верить в нее, ни рассуждать больше, чем это разумно, ни иметь желание всегда одерживать верх, даже если не прав: ошибки иногда бывают почтенными». Еще Максим передает нам такие слова святого Григория: «Нет ничего более неприступного, чем философия, и ничего более доступного, чем она. Перед истинной философией должно склониться все. Есть двое, кого невозможно победить, – Бог и ангел, и есть еще третий – философ. И в самом деле, философ нематериален посреди материи, не ограничен своим телом, хотя пребывает в нем, он – небесный, хотя и живет на земле, он нечувствителен к страстям, окружающим его. Он превосходит всех в мудрости и силе разума, даже если другие оказываются лучше его в остальном; когда его считают побежденным, он, наоборот, одерживает победу над своими победителями».
Процитировав еврея Филона, святой Максим затем приводит еще длинный ряд высказываний философов-язычников на эту же тему. Одно за другим он приводит мнения Плутарха, Платона, Исократа, Аристотеля, широко известную фразу Демосфена «корень учения горек, но плоды его сладки», высказывания Демокрита, Сократа, Демонакта, Диогена, Солона, Клеанфа, Гликона, Эмпедокла, сицилийского тирана Гиерона, философа Капиона, также Филистиона, Феокрита, Демократа, Эпиктета, Энопида, Стилпона, Лаза, Протагора и Эпикура. Многие из этих философов процитированы несколько раз, а именно Демокрит, Демонакт, Аристотель (Максим напоминает его слова: «Для защиты и украшения у городов есть стены, а у душ – культура, которую дает образование»), а также Сократа, который однажды ответил кому-то, кто спросил его, какое из удовольствий жизни может быть самым большим: «Обучать других, быть добродетельным и искать неизвестные истины».
Перу святого Максима также принадлежат написанный в форме диалога «Трактат о Троице», который часто приписывают святому Афанасию, и знаменитое сочинение по литургии и мистике под названием «Мистагогия», в котором даны объяснения и аллегорические значения многих обрядов греческой церкви, относящихся к празднованию «святого Синакса».
