Смягченный, вероятно, философскими беседами, завоеватель вернулся в Трансоксиану осенью 1222 года и в Бухаре потребовал, чтобы к нему привели ученых докторов, чтобы те объяснили ему, что это за вера – ислам. Он слушал с интересом, одобрил ритуалы и догмы религии Мухаммеда, за исключением одного: ему не понравилось ежегодное паломничество в Мекку. При этом он заметил, что весь мир, а не какое-то одно сооружение является домом Бога. Нельзя не признать, что это любопытное высказывание для неграмотного язычника, чей бог – Тенгри – само голубое небо. В Самарканде, где он провел зиму 1223 года, он приказал имамам молиться в мечетях за него, вместо хорезмского принца, и освободил имамов и кади от всех налогов. Это освобождение было подтверждено его преемниками и впоследствии стало правилом для служителей всех религий. Весной 1223 года он переправился через Яксарт и провел год или два в безделье, охотясь на животных, а не на людей, в степях Западного Туркестана, где принял Джэ-бэ и Субэдэя, которые вернулись, совершив путешествие вокруг Каспийского моря. Весной 1225 года он решил вернуться в Монголию.
Отдохнув от кровопролития, завоеватель, перед которым трепетала вся Азия, вернувшись домой после шестилетнего отсутствия, нашел новое поле для военной деятельности. В Китае было еще далеко до покорения Цзинь: Мухали, монгольский полководец, умер, не доведя завоевания до конца. Тангутское царство Си Ся оказалось непокорным вассалом. Когда Чингисхан потребовал у них войска для хорезмийской войны, тангутский чиновник презрительно заметил, что, даже если у монгольского лидера не хватает солдат, он не имеет никакого права требовать их у суверенной державы. За такое оскорбление нельзя было не отомстить, и в конце 1226 года Чингисхан осадил Нинся, тангутскую столицу. На открытых пространствах он демонстрировал то же варварство, которое превратило Персию в покойницкую, и в китайской истории с прискорбием упоминаются поля, усыпанные костями. Последние месяцы жизни Чингисхана, которому теперь было около шестидесяти, были омрачены неприятностями со старшим сыном Джучи, который остался на территории кипчаков, и хронисты прозрачно намекают на заговоры против отца. В феврале 1227 года Джучи внезапно умер в возрасте сорока лет или около того, и право на трон перешло к Угэдэю, второму и самому любимому сыну Чингисхана. Чингисхан ненадолго пережил своего первенца. Он умер 25 августа 1227 года в провинции Ганьсу. Дата смерти завоевателя взята из китайской династической истории. Причина неизвестна. Но за несколько месяцев до этого Чингисхан получил травму, упав с лошади. Это могло ускорить его конец. Тангутская столица Нинся пала только после его смерти, и, согласно его желанию, все население города было убито. Тело завоевателя было перенесено на священную гору Буркан-Калдун, что в истоках рек Онон и Керулен в Монголии, и захоронено в тайном месте. Там в 1229 году было проведено большое жертвоприношение, в процессе которого сорок рабынь и столько же коней были отправлены к хозяину, чтобы служить ему в следующем мире. Подобные жертвоприношения выполняли скифы. О них писал еще Геродот.
О внешности Чингисхана нам известно от персидского историка Джузджани, который пишет, что это «человек высокого роста, сильный телом, с редкой седой бородой, с кошачьими глазами, в которых светится решимость и проницательность, гений и понимание, внушающий благоговение, мясник, справедливый и непоколебимый, сокрушитель врагов, неустрашимый, кровожадный и жестокий». Это любопытное перечисление физических и моральных качеств типично для смешения страха, ненависти и восхищения, которые исламский мир испытывал к «проклятому монголу», нанесшему ему такие ужасные раны. Сегодня, когда нас разделяет более семи веков, мы можем относиться объективнее к этому Александру варварства, кочевнику, выступившему против цивилизации, но в лучшие моменты поднимавшемуся над простой жаждой разрушения. Рассмотрим его достижения, сначала в военной области, потом в административной.
Достижения Чингисхана как военачальника проявлялись не во внедрении удивительных инноваций, а в адаптации и усовершенствовании существующих практик. Войско было организовано по азиатской десятеричной системе: аналоги современных дивизий состояли из 10 тысяч человек, бригад – из 1000 человек, рот – из 100 и взводов – из 10 человек. Такая десятеричная система была знакома тюркам и монголам и была связана со старой племенной и клановой организацией, иными словами, в подразделениях находились люди одного племени, клана и т. д. Чингисхан сломал этот порядок и создал подразделения, в которые входили разные племена, кланы и расы. Его армия состояла в основном из кавалерии и корпуса инженеров. Пехота едва ли когда-нибудь использовалась: воина-кочевника без коня представить было невозможно. Тяжелая кавалерия носила доспехи, была вооружена мечами и копьями. Легкая кавалерия доспехов не имела, а ее оружием были лук и метательное копье. Лук был самым смертоносным и точным оружием монголов. Он был очень тяжел, сила натяжения составляла 72 килограмма, стрелы летели на расстояние от 200 до 300 метров. Каждый лучник нес два или три лука, три колчана стрел и напильник, чтобы заострять наконечники стрел, которые при соответствующей обработке пробивали доспехи. Монгольский солдат был одет так, чтобы легко переносить холод степей. Зимой он носил меховую шапку, шубу и удобные кожаные сапоги. Основу его пищи составляла простокваша (свернувшееся молоко) и кумыс (ферментированное молоко кобылы), а также просо. Кроме оружия, у монгольского воина был при себе неприкосновенный запас, котелок и водонепроницаемый мешок со сменой одежды для переправы через болота и реки. Снаряжение нередко проверялось, и, если чего-то не хватало или было в ненадлежащем состоянии, воина сурово наказывали.
Монгольский боевой порядок – две шеренги тяжеловооруженной кавалерии впереди, за ними – три ряда легковооруженных конных лучников. Лучники, выдвинувшись вперед через интервалы в передних рядах, обрушивали на противника смертоносный град стрел и отходили, после чего на деморализованного противника наступала тяжелая кавалерия. Монгольская лошадь была маленькой, выносливой, хорошо обученной и дисциплинированной. Она могла бежать со скоростью 16 километров в час. Короткое, но прочное стремя позволяло всаднику вести огонь с большой точностью на скаку. Чингисхан, как все выдающиеся вожди кочевников, отлично понимал значение средневекового эквивалента механизированных войск, но только он довел его функционирование до совершенства. Когда еще не было пороха, стены укрепленных городов разрушались камнями, выброшенными гигантскими катапультами, а разные воспламеняющиеся вещества, обычно включающие нефть и селитру, использовались, чтобы поджечь оборонительные сооружения. По приказу Чингисхана его командиры выбирали из числа ремесленников весь мастеровой люд – всех, кто обладал теми или иными техническими знаниями, – и включали в инженерный корпус армии. Пленные, жизни которых не имели никакой цены, использовались, чтобы заполнить рвы и установить осадные машины и боевые тараны. Сколько их было убито огнем со стен, значения не имело.
Не последней составляющей успеха Чингисхана была его забота о поддержании коммуникаций в обширной империи и отличная разведывательная служба. На территории империи появились многочисленные ямы – почтовые станции, в каждой из которых был запас еды, питья, лошадей и т. д. Послы и курьеры, приезжая на такую станцию, показывали проездные документы и получали еду, отдых и свежих лошадей, чтобы продолжать путешествие. Чингисхан никогда не начинал кампанию, если не обладал полной информацией относительно размера армии противника, ее силы, ресурсов и морального духа. Лазутчики часто следовали с торговыми караванами и передавали все, что им удавалось узнать, в лагерь хана. Даже по всем признакам мирные торговые миссии принимались с тревогой и подозрительностью иностранными принцами, и караван, члены которого были убиты в Утраре в 1219 году, вполне мог иметь тайных агентов, которые должны были выяснить состояние оборонительных сооружений Хорезма.
