Чингисхан был адептом психологической войны самого ужасного вида. Он намеренно создавал репутацию беспощадного террора, чтобы запугать целые народы (что зачастую и получалось) и заставить их сдаться без сопротивления. Есть что-то неописуемо омерзительное в той хладнокровной дикости, с которой монголы проводили массовые убийства. Жители обреченного города должны были собраться на равнине за стенами города, и каждому монгольскому воину было велено убить, используя боевой топор, определенное количество людей – десять, двадцать, пятьдесят. В качестве доказательства того, что приказ выполнен, от воина нередко требовали отрезать ухо у каждой жертвы, сложить уши в мешки и принести своим командирам для подсчета. Через несколько дней после убийства жителей солдат посылали в разрушенный город на поиски спрятавшихся. Их вытаскивали из укрытий и тоже убивали. Современные критики предлагают разные объяснения этой кровавой политики: кочевники боялись и ненавидели окруженные стенами города и, захватывая их, оказывались во власти безумной страсти к разрушению; или убийства имели целью предотвращение восстаний в тылу монгольской армии. Возможно, Чингисхан и его преемники, убежденные в своей божественной миссии стать властелинами мира, считали любое сопротивление непростительным преступлением против Бога и хана. Однако, вероятнее всего, террор был возведен в систему управления, чтобы распространять панику и деморализовать врагов до того, как будет сделан первый выстрел. Ужас перед монголами вызывал полный паралич разума и воли у людей. Об этом пишет Ибн аль-Атир. Монгольский солдат взял в плен человека, но не имел оружия, чтобы его убить. Тогда он велел ему лечь на землю и ждать, после чего удалился за мечом. Вернувшись, он нашел пленника на том же месте и убил его.
Победы Чингисхана настолько впечатляли, что их изучали современные военные стратеги. Возможно, именно ему Гитлер обязан своей стратегией блицкрига, проникновения в глубь обороны противника и окружения целых армий во время войны с Россией в 1941 году. Все это напоминает стратегию и тактику монголов. Но во многих отношениях монголы оказались умнее нацистов. Гитлер плохо изучил силу и ресурсы противника и спровоцировал создание мировой коалиции против себя. Враги Чингисхана никогда не могли объединиться против него. Он тщательно контролировал внутренние коммуникации Центральной Азии, и его враги не могли связаться друг с другом, и Китай, к примеру, не мог позвать в союзники Персию или Русь.
Чингисхан не только создал империю. Он настолько хорошо организовал ее, что она продолжала расширяться еще пятьдесят лет после его смерти. Совершенно очевидно, он был не только выдающимся полководцем, но также великолепным управленцем, что представляется удивительным, учитывая его биографию. Он был неграмотным кочевником, который презирал земледелие, ненавидел города и рассматривал цивилизованные районы только как источники добычи. Свободная жизнь в бескрайних степях – это единственная жизнь, которую он знал и которой желал. Крестьян и рабочих он откровенно презирал, считал, что их труд подходит только рабам. Монголы были удалены от центров цивилизованной жизни, и их почти не коснулось культурное или религиозное влияние городов Восточной и Южной Азии. У них не было постоянных жилищ, городов и деревень, письменности и производства. С грамотным командиром они легко подчиняли себе другие кочевые и полукочевые племена (до них это делали гунны и тюрки). Но как неграмотный варварский народ сумел завоевать и удержать древние цивилизованные государства? Чингисхан был достаточно умен, чтобы видеть ценность вещей, находящихся за пределами его обычного жизненного опыта. Как и Петр Великий много веков спустя, он осознавал отсталость своего народа, и, хотя его не интересовала цивилизованная повседневная жизнь, ему не были безразличны технические ноу-хау обороны, возможности увеличить военную эффективность и поднять доходы с покоренных земель. В этом монголы помочь ему не могли, поэтому он брал на службу советников и помощников из более продвинутых обществ. Он был полностью лишен расовых предрассудков. Его министрами и командирами были представители двадцати разных обществ. Он концентрировал военный и административный опыт, обогащавший и усиливавший его империю.
Его первым шагом стало создание монгольской письменности. Как и большинство варваров, его впечатлило искусство письма, казавшееся ему волшебством. Он восхищался возможностью читать и трактовать эти странные значки и решил, что у его собственного языка тоже должна быть письменность. Тогда его законы и декреты будут записаны. Среди пленных, захваченных Чингисханом в ранних кампаниях, был уйгур по имени Тататунга, который был секретарем местного вождя. Хан проявил интерес к его документам и печатям и попросил научить монгольских принцев записывать слова на своем языке с использованием уйгурского алфавита. Это было сделано за несколько лет до смерти Чингисхана. Старейший памятник монгольской письменности – камень, на котором выгравирована надпись из пяти строчек на монгольском языке уйгурским алфавитом. Она датируется 1220 годом. С этого времени монгольская канцелярия записывала все свои эдикты шрифтом, который тюрки распространили по всей Центральной Азии.
Еще более полезным в роли советника был елюй Чуцай, член, как и предполагает его титул, императорской династии Ляо, которому было двадцать пять лет в 1215 году, когда Пекин был взят монголами. Его выдающиеся таланты привлекли к нему внимание завоевателя, который взял его на службу и держал при себе на протяжении всей Западной кампании 1219–1225 годов. Типичный ученый-мандарин, он приобрел большое влияние на Чингисхана и научил его правильной организации гражданской службы. Чуцай, безусловно, понимал, что, служа монголам, он может лучше защитить своих соотечественников от всяческих перегибов. Однажды, когда была покорена очередная китайская провинция, один из полководцев Чингисхана заметил, что китайские крестьяне не имеют ценности как солдаты, поэтому их можно убить, а поля превратить в пастбища для монгольских коней. Чуцай, услышав это, понял, что бесполезно взывать к гуманизму хана, чтобы предотвратить угрожающую его соотечественникам бойню. На Чингисхана могут произвести впечатление только практические материальные аргументы. Он сказал, проявив чудеса осторожности и красноречия, что, если бы ему позволили организовать провинцию, как он уже делал это раньше, налоги и сборы будут давать ежегодно 500 тысяч унций серебра, 80 тысяч штук шелка и 400 тысяч мешков зерна. Чингисхан решил, что это прекрасная идея. Чуцаю было поручено возродить прежнюю административную и налоговую систему. И больше никто не слышал о превращении обработанных полей в пастбища. Население было спасено. Именно Чуцай организовал систему ям, создал школу для чиновников, составил государственный бюджет, усовершенствовал налоговую систему, подавил бандитизм, организовал сооружение зернохранилищ и возродил в широких масштабах старый китайский инструмент – бумажные деньги. Короче говоря, он использовал традиционные инструменты китайской правительственной администрации для расширения Монгольской империи, и Чингисхан, судя по всему, давал ему свободу действий.
Еще две черты характеризовали Чингисхана как мудрого государственного деятеля: политика религиозной терпимости и поощрение международной торговли.
В его время монголы оставались в стороне от всех высших религий. Они были шаманистами, как и все степные народы раньше, почитали бога Тенгри – «вечные небеса» и не имели храмов и организованных культов. Они приносили в жертву животных, в основном лошадей, на каменных алтарях, и с почтением относились к шаманам, святым людям, чья главная задача заключалась в поддержании контактов с духами предков, чтобы с их стороны не было никакого вреда племени. Чингисхан был твердо убежден, что монголы – народ, избранный Богом, который поручил им покорить мир. Все монгольские обращения делались от имени Тенгри и хана, а победы благочестиво приписывались не себе, а божеству. Вместе с тем он не проявлял желания навязать свою веру другим. Наоборот, он даровал полную свободу всем религиям – христианам, мусульманам, иудеям, буддистам. Все они получали свободу поклоняться кому угодно и пропагандировать свою веру среди монголов, но не посягая на свободу других. Никогда еще азиаты не пользовались в такой полной мере свободой совести, никогда в этих местах не было такого количества рьяных миссионеров, рвущихся продвинуть свою веру. Вероятно, поэтому служители всех конкурирующих религий были склонны проповедовать лояльность к монголам, что способствовало укреплению их правления.
