Сегодня, когда нас от этих событий отделяет больше семи столетий, историки не перестают удивляться этой необычной кампании. Если принять во внимание географический размах, планирование и координацию действий многих армий, невероятную пунктуальность монголов, блестящую организацию снабжения армии и мастерство, с которым азиатские армии действовали на незнакомой им европейской территории, нельзя не признать, что монгольские лидеры были истинными мастерами военного искусства.
Подобных им военачальников мир не видел ни до них, ни после. Давно миновало время, когда триумф монголов приписывали многократному численному преимуществу над любыми противниками. Теперь мы понимаем, что численное превосходство бесполезно без тщательной организации. Да и не доказано, что монгольские армии были более многочисленными, чем армии христианских государств. Сделаем еще два замечания.
1. Реакция Европы на монгольское вторжение показывает, что даже самая страшная опасность не может заставить злейших врагов отбросить разногласия и объединиться против этой опасности, если каждая сторона уверена, что может извлечь преимущества из поражения других. Пока монголы продвигались по Руси, шведы высадились в устье Невы в попытке преградить Новгороду доступ к морю. Их вытеснил Александр Невский, дядя которого погиб в битве на реке Сити. Кстати, Александр получил свое известное прозвище Невский после Невского сражения. В апреле 1242 года он отразил второе нападение шведов на льду озера Пейпус.
Когда король Бела оказался в отчаянном положении после катастрофы в Мохи, герцог Фридрих Австрийский, которого тот попросил о помощи, воспользовался его бедственным положением, чтобы захватить некоторые западные земли венгерской короны. Император объяснил свое бездействие в тот момент, когда монгольское вторжение угрожало Германии и Италии, враждебностью папы. Ходили слухи, что папа поощрял монголов к нападению на двух своих главных врагов, Фридриха II и никейского императора Иоанна Ватаца, который угрожал латинской империи Константинополя. Об этих слухах сообщил Матфей Парижский в связи с первой монгольской миссией к папе Иннокентию IV в 1248 году. Возможно, они были необоснованны, но указывают на то, что общественное мнение того периода считало возможным. Ранее папа обвинил Фридриха в том, что тот «сам замыслил вторжение тартар». Если бы монгольское наступление не прервалось в 1242 году, представляется в высшей степени маловероятным, что европейские державы смогли бы объединиться перед лицом общей угрозы. Латинский христианский мир, скорее всего, ожидала судьба Китая и Персии, и масштабное уничтожение жизни и культуры сделало бы невозможным последующее возрождение науки и искусства.
2. Остановка мощной атаки зачастую бывает вызвана не доблестью и единством тех, кто подвергся нападению, а разногласиями в лагере агрессора. Спасение Европы стало следствием не так смерти Угэдэя, как расширяющейся бреши между семействами Угэдэя и Батыя. Когда Угэдэй умер и на его место стал претендовать Гуюк, Батый понял, что больше никогда не сможет рассчитывать на объединение всех монгольских принцев против Европы. И он стал проводить политику укрепления своих позиций в русских и кипчакских степях, и на Нижней Волге появился новый город Сарай – центр улуса, ставшего известным как Золотая Орда.
Глава 6
Христианский ответ
Волна ужаса и смертей, прокатившаяся по Восточной Европе в судьбоносные годы, 1237–1242, убедила христиан в одном: свирепые «тартары» – это не люди пресвитера Иоанна. Христианский мир Запада рассчитывал на сотрудничество с ними в борьбе против ислама. С беспрецедентной дикостью монголы обрушивались на христиан и мусульман без разбора. Не приходилось сомневаться, что они – безбожные язычники, посланные для наказания грешников. Хотя, возможно, Бог желал, чтобы они узнали свет Евангелия и стали инструментом для обращения в христианство языческого мира. Когда первый шок от вторжения пошел на убыль и Батый обосновался на Волге, у Европы появилось время подумать и решить, какие меры следует принять в случае возобновления наступления. Трон великого хана в тот момент был вакантным, но, когда он будет занят, наступление вполне могло возобновиться, став еще масштабнее. В 1243 году трон Святого Петра занял Иннокентий IV, обладавший самым государственным умом из всех пап. Он возглавил христианскую церковь, которая укрепилась основанием францисканского и доминиканского ордена и оживилась миссионерской деятельностью, которая была редкостью раньше и оставалась непревзойденной до времен иезуитов. По мнению Иннокентия, величайшую опасность для церкви представляла непримиримая враждебность к папству императора Фридриха и, конечно, монгольская угроза. Чтобы преодолеть кризисную ситуацию, он собрал в июне 1245 года собор в Лионе – во Франции, поскольку почти всю Италию контролировал император. В повестке дня собора эти два пункта были первыми.
Распад Монгольской империи после смерти Мунке в 1259 г.
Еще до официального открытия собора папа решил принять самые решительные меры, даже послал дипломатическую миссию к лидерам монголов, которая должна была выразить протест по поводу зверств, творимых монголами в Восточной Европе, и одновременно потребовать, чтобы они приняли крещение. В качестве главы миссии Иннокентий выбрал Джованни Плано Карпини (Пьян-дель-Карпине – деревушка близ Перуджи, где он родился), энергичного и крепкого престарелого монаха, лет шестидесяти или немного более, прежнего спутника святого Франциска, который провел несколько лет в Германии, Польше и Богемии, показав себя человеком в высшей степени достойным. Снабженный папскими письмами, адресованными «царю народа тартар» (по имени он не был назван, поскольку нового хана еще не избрали), Карпини с двумя или тремя спутниками покинул Лион в Пасхальное воскресенье – 16 апреля 1245 года, направился в Кёльн и оттуда через Германию. В Бреслау к ним присоединился другой монах, Бенидикт, и вместе они вошли на территорию, разоренную монголами тремя или четырьмя годами ранее. Теперь они поддерживали контакт с людьми, не понаслышке знавшими, кто такие «тартары». Эти люди могли дать им полезные советы и снабдить информацией. Князь Конрад в Кракове дал им шкурки бобра, которые могли оказаться полезными, чтобы обеспечить сотрудничество монгольских чиновников. На Руси их принял великий князь Василий, который проигнорировал переданное ими требование папы, чтобы он присоединился к римской церкви, и отправил их в Киев, куда они прибыли на санях, полумертвые от холода и усталости, в начале 1246 года. Следы монгольского нашествия 1240–1241 годов были отчетливо видны: кости жертв до сих пор устилали землю. Теперь миссия папы была на самом краю цивилизованной Европы. А 23 февраля, через три недели после отъезда из Киева, они достигли первых монгольских постов. «Вооруженные тартары набросились на нас, спрашивая, что мы за люди». Удовлетворенные «верительными грамотами», стражники пропустили миссию на свою территорию, и послы направились по берегу Днепра в лагерь племянника Батыя, которого звали Урумчи. Именно он был главой региона. В его присутствии послы должны были преклонить колени и поведать о цели своего визита. Затем послы проследовали по льду Днепра, перешли Азовское море, Дон и 4 апреля прибыли в столицу Батыя Сарай – через год после отправления из Лиона. Там они были вынуждены выполнить монгольские обряды – пройти между двух огней, чтобы очиститься от дурных мыслей и намерений, и поклониться золотому изображению Чингисхана. «Пройти сквозь огонь» – древний тюрко-монгольский обычай. Огонь отводил яды и прочее зло, которое могли принести чужеземцы. Византийскому послу Земарху пришлось пройти подобный обряд очищения, когда он посетил тюркского хана на Алтае в 568 году.
