Ранняя смерть Гуюка оказалась роковой для дома Угэ-дэя. В соответствии с установившейся практикой его вдова Огул-Гаймыш приняла регентство до сбора очередного курултая, но ни ее опыт, ни положение не могли сравниться с опытом и положением Дорогене после смерти Угэдэя шестью годами раньше. В семье Угэдэя не было очевидного претендента на трон. Ее враг Батый пользовался известностью и влиянием, как старший принц империи, и его союз с Сорхахтани, которая всячески продвигала своего старшего сына Мунке, обеспечил практически непреодолимое давление на семью Угэдэя. Огул-Гаймыш могла надеяться убедить выборщиков избрать племянника Гуюка Сиремуна – считалось, что сам Угэдэй отдавал ему предпочтение. Она обосновалась в улусе покойного супруга в Центральной Азии, прилегавшем к владениям Чагатая, семья которого была готова поддержать ее. Здесь в 1250 году, действуя как верховная правительница государства, она приняла миссию короля Людовика Французского, которую возглавлял монах-доминиканец Андре де Лонжюмо. Как это было принято у монголов, она посчитала подарки данью и высокомерно потребовала от короля более явно выраженной покорности, если он, конечно, хочет избежать захвата и разрушения своего королевства. Возмущенный и оскорбленный дерзостью монголов, король пожалел, что отправил миссию. Впрочем, власть регентши оказалась недолгой. Батый собрал курултай в Алакмаке, что к северу от озера Иссык-Куль. Представители семей Угэдэя и Чагатая отказались приехать на основании того, что такие собрания должны производиться только на священной земле Монголии. Также они отказались утвердить избрание Мунке – выборы прошли в их отсутствие. Батый предложил своему брату Берке собрать вторую встречу, на этот раз в районе Онона – Керулена, то есть на монгольской земле. Оппозиция продолжала упорствовать, не прислала делегатов, но в конце концов 1 июля 1251 года Мунке стал великим ханом.
Когда наследники Угэдэя осознали всю степень своего политического поражения, они предприняли ряд неуклюжих и неэффективных шагов, чтобы компенсировать удар, которым они были отстранены от власти в пользу дома Толуя. В окружении вооруженного эскорта они прибыли в Каракорум, якобы чтобы отдать почести новому хану, а на самом деле чтобы застать его врасплох, схватить и уничтожить. Заговор был раскрыт – Мунке успели предупредить. Заговорщиков арестовали, разоружили, и было проведено большое расследование, завершившееся серией судебных процессов. Кадак и Чинкай, старые проверенные советники Угэдэя, были названы зачинщиками заговора и казнены. Но обвиняемые принцы, которых возглавила вдова Гуюка, бывшая регентша Огул-Гаймыш – ее Мунке ненавидел, – предстали перед специальным судом. В беседе с братом Робруком хан говорил, что эта женщина злобнее любой ведьмы. Ее судили не за измену, а за колдовство. Осужденная, она была зашита в мешок и брошена в реку. Сиремун, вероятно намеченный в преемники Мунке, был спасен вмешательством Хубилая, который добился его перевода в армию в Китае, но по приказу хана его в конце концов умертвили и там. Внук Чагатая Бури был отдан мести Батыя, которого он жестоко оскорбил во время Европейской кампании. Кроме того, сын Чагатая Есу-Мункэ был казнен и заменен внуком – Кара-Хулагу, которого сместил Гуюк. Когда Кара-Хулагу умер, правление взяла на себя его вдова Ургина. Годан, сын, и Кайду, внук Угэдэя, вовремя покорились и остались живы при условии, что они удалятся в улус своих предков в долине реки Эмиль. Нет никаких сомнений в том, что впоследствии Хубилай сожалел об этом акте милосердия, поскольку Кайду стал претендентом на трон после смерти Мунке. Ответвления заговора проникли в Персию. Элджигидей, которого Гуюк назначил вместо Байджу, был казнен, и его сыновья, обвиненные вместе с ним, тоже – им забили глотки камнями. Эти жестокости укрепили трон Мунке, власть которого поддерживал Батый, в награду получивший независимость и ставший кем-то вроде соправителя над западными регионами империи.
После возвращения Батыя на Волгу и оставления его западных завоеваний его внимание сосредоточилось на политических изменениях в Каракоруме. Сам он не стремился занять пост великого хана. Ему нравилась роль «создателя королей» и независимая власть. Ему подчинялся обширный регион. Кипчакские степи были центром его улуса. На западе зона его влияния тянулась до Болгарии, на востоке – до Хорезма. Крым и Северный Кавказ также были под его юрисдикцией. Жившие по соседству вассалы, сельджуки и грузины, искали его защиты, хотя он и не являлся их номинальным сувереном, и над постоянно враждующими между собой русскими князьями его власть была настолько полной, что его вполне можно считать первым русским царем. Венгрия была покинута без особых сожалений, хотя, безусловно, монголы надеялись через некоторое время ее вернуть. А в прочности своей власти над Русью они нисколько не сомневались. Сразу после возвращения из Венгрии Батый отправил своего брата Синкура, чтобы сокрушить восстание башкир, булгар и финнов на Верхней Каме. Кампания Синкура против этих мятежников завела монголов далеко на север, туда, где не было ночи и где жили люди со светлыми волосами и голубыми глазами. Норвежский король Хокон II предоставил убежище паросситам, пермякам или финнам, когда – точно не известно. Предание о том, что эти люди питались паром (паросситы – паром сытые), произошло от обычной практики этих людей предлагать пар от готовящейся еды душам предков.
Хотя у Батыя не было постоянных гарнизонов на севере Руси, он заставил Новгород платить дань. После 1254 года серия переписей установила, сколько русские должны платить налогов и выделять солдат, и разные судьбы двух русских князей стали уроком всем вассалам монголов. Даниил Галицкий, гибкий и осторожный правитель, старался успокоить хозяина. Он одел войско в монгольскую форму, посетил Батыя в лагере как проситель и, выпив кумыса с ханом, объявил о своей преданности законам и обычаям завоевателей. Михаил Черниговский, упорный и несгибаемый человек, согласился пройти между двух очищающих огней, но наотрез отказался пасть ниц перед образом Чингисхана и был казнен. Лояльность Михаила в любом случае представлялась сомнительной, поскольку он был беженцем на Западе, а его сын женился на венгерской принцессе. Ссора между Батыем и Гуюком могла пробудить у русских надежды на независимость. Восточные князья, Ярослав и его сын Александр Невский, связывали с великим ханом расчеты на ослабление давления на них его врага. Ярослав, великий князь Владимирский, посетил инаугурацию Гуюка и был отравлен в Монголии. Его сын Александр Невский в 1247 году отдал почести Гуюку и был назначен им князем Киевским. Западные князья, в первую очередь Даниил, ждал военной помощи с запада. Избрание Мунке и фактический раздел империи между ним и Батыем уничтожили надежду использовать Сарай против Каракорума. Теперь русскими делами занимался только Батый, точнее, его сын Сартак, и, когда Даниил, которого Карпини уговорил принять господство папы, подчинился Риму и Иннокентий IV признал его царем, тот с горечью отметил, что получил корону, хотя ожидал армию.
Батый продолжал терроризировать Европу, и попытки папы Иннокентия и короля Людовика укротить варваров не имели успеха. Но зато появились признаки укрепления положения христиан-несториан при монгольском дворе. Сем-бат из Армении в 1247 году был весьма любезно принят Гуюком, как посланец его брата Хетума, давно считавшего себя преданным вассалом хана. На обратном пути Сембат в апреле 1248 года отправил из Самарканда письмо Генриху Кипрскому, в котором утверждал, что «тартары» созрели для обращения, а сын Батыя Сартак уже принял крещение. Смерть Гуюка в 1248 году и дерзкий ответ Огул-Гаймыш послу Андре де Лонжюмо в 1250 году слегка умерили пыл французского короля. Тем не менее катастрофический итог его крестового похода в Египет, во время которого он сам попал в плен к мусульманам, и, возможно, подсказка или пример царя Армении Хетума заставили его возобновить попытку привлечь монголов на свою сторону против сарацин. Он решил установить контакт с Сартаком и через него повлиять на высшее руководство в Каракоруме. Для этой цели Людовик выбрал Гильома де Робрука, фламандского францисканца, которому была поручена не официальная дипломатическая, а своего рода исследовательская миссия. Он должен был выступать обычным распространителем веры. Такая предосторожность позволяла избежать унизительного отпора и одновременно беспрепятственно собирать информацию, которая позволила бы христианским князьям судить о намерениях монголов и определить, какая степень поддержки может потребоваться для будущего крестового похода против ислама. Брат Гильом был брошен в ту же воду, что и Карпини. Смелый, умный и наблюдательный человек, он впоследствии составил простой, прямой и яркий рассказ о своем путешествии, давший нам незабываемую картину монгольской Азии в середине XIII века. Его рассказ, во многих отношениях превосходящий Карпини, намного менее известен. Он цитировался некоторыми авторами, но полный текст был опубликован только в 1839 году вместе с рассказом Карпини.
