Внешняя политика Газана была не такой успешной. Принятие им ислама нисколько не уменьшило враждебности мамлюков, режим которых в Египте теперь, по прошествии пятидесяти лет, был проверен временем и военными победами. Мамлюки бдительно охраняли границы Сирии против агрессии ильханов. Война между двумя державами следовала традиционному шаблону. Газан начал наступление от Евфрата и в 1299 году захватил Алеппо. В следующем году его имя стали произносить в khutba в мечети Омейядов Дамаска, и он заверил армянского царя Хетума II, что готов занять святые места Палестины и передать их христианским правителям, если они пошлют армию, чтобы принять их. Но крестоносный пыл в Европе существенно ослаб. После падения Акры в 1291 году франкские воины больше не сражались в Палестине, и посольства ильхана на запад получили отрицательный ответ. Конфликт между монголами и мамлюками продолжался без участия третьей стороны и при Газане усилился из-за личной неприязни. Гордый своей монгольской культурой и родословной от Чингисхана, Газан открыто презирал султанов плебейского происхождения, правивших Египтом, – ведь их отцы были рабами. Хотя он поддерживал традиционную монгольскую защиту христианской Армении и нередко вмешивался, чтобы подтвердить господство его дома над сельджуками Рума, он не смог довести дело до конца и ликвидировать власть мамлюков в Сирии. Монгольские армии, пусть даже сильно разбавленные немонгольскими элементами, еще не полностью утратили свою изначальную свирепость. Они, конечно, больше не убивали мирных жителей в прежних пугающих количествах, но грабили, не думая о приличиях и гуманности. Крестьяне и горожане Сирии боялись их безжалостности и считали мамлюков своими избавителями. После того как Газан уведомил папу, весной 1303 года имело место последнее вторжение монголов в Сирию. Им командовал Кутлук-шах. Монголы потерпели поражение при Мардж-аш-Шаффаре, что недалеко от Дамаска. Письмо Газана папе Бенедикту VIII сохранилось в архивах Ватикана: «Мы готовимся, вы тоже должны подготовить свои войска; сообщите правителям разных народов, и пусть все соберутся в назначенном месте».
Каир встретил победителей как героев. Монгольских пленных провели по улицам – у них на шеях висели головы товарищей, павших на поле боя. Газан, уже больной человек, тяжело перенес поражение. Но состояние здоровья не позволило ему лично возглавить армию, чтобы отомстить за позор. Он умер в мае 1304 года в возрасте всего тридцати трех лет. Цели, с которыми тронулся в путь его прадед Хулагу пятьюдесятью годами раньше, так и остались нереализованными. Нил и Средиземноморье остались недоступными для монголов. Армения была беззащитна перед местью мамлюков, франки ушли из Азии, и сельджукский султанат в Анатолии распался на несколько мелких княжеств, из которых со временем выросла могущественная Османская империя.
Смерти Хубилая в Китае в 1294 году и Газана в Персии в 1304 году ознаменовали конец эры монгольского империализма. Неспособность Хубилая покорить Японию, а Газана – Сирию была окончательной и решающей. Монгольские завоевания больше никогда не возобновлялись. В двух урбанизированных сообществах, которые сохранили наследники Чингисхана, велась последовательная политика консолидации, и успехами она обязана талантам и опыту тех суверенов, которым удалось завоевать скорее положительное отношение, чем популярность среди подданных.
Деспотическое правительство зависит от воли и возможностей деспота. Никто и никогда не может гарантировать появление череды умных и способных принцев. Кстати, иностранный деспот всегда менее приемлем, чем местный. Китаю и Персии, где традиционной формой правления стал бюрократический абсолютизм, меньше повезло в этом отношении, чем Египту мамлюков, где трон переходил не по наследству, а к самому сильному и способному командиру. И в Китае и Персии монгольское правление исчезло в течение столетия, а мамлюке кие султаны Египта правили более 250 лет.
Глава 8
Антимонгольская реакция
Историки считают, что после смерти Хубилая в Китае и Газана в Персии начался распад монгольского правления на этих древних оседлых землях, который в конце концов привел к краху. Энергичные реформаторы периодически замедляли процесс разложения, но такие люди появляются довольно редко, а опыт показывает, что даже решительные автократы нередко оказываются бессильными против мощного сопротивления укоренившихся интересов, которые получают выгоду от злоупотреблений. Если одному правителю удалось добиться прорыва, его, вероятнее всего, ликвидируют его преемники. В любом случае завоеватели-варвары редко задабривают своих подданных. Если они не принимают местную религию, их ненавидят как еретиков или неверных; если они используют иностранцев для управления страной, они лишают себя умения и опыта местных управленцев. Если они стремятся к благосклонности имущих классов, они должны перестать защищать народные массы от эксплуатации. Если они поддерживают мир, военные таланты народа зачахнут, а оружие заржавеет. Если они стремятся править, как цари всех народов и классов, то рискуют, что их отвергнут, как ренегатов, свои же коллеги-варвары, которые продолжают наслаждаться монополией военной власти и командуют нацией рабов.
В Персии, где монгольское правление исчезло раньше, чем в Китае, такие проблемы едва ли признавались, и уж тем более с ними не старались справиться ильханы, за исключением Газана, во время правления которого были наглядно выявлены опасности, которыми чреват путь реформатора. Приняв ислам, он снизил барьер, отделявший основную массу иранского народа от правящего дома, но одновременно он настроил против себя религиозные меньшинства, христиан, иудеев, зороастрийцев и буддистов, которые до этого извлекали выгоду из терпимого безразличия своих хозяев-язычников. Также он вызвал раздражение монголов, сохранивших преданность традиционным монгольским ценностям, которые были категорически против вытеснения священной Ясы Чингисхана мусульманским шариатом. В отличие от их партнеров в Китае ильханы использовали традиционную персидскую бюрократию, но эти чиновники, обученные в традициях абсолютной монархии, восходящей еще к временам Сасанидов, как представлялось предубежденному монгольскому взгляду, нацелились на превращение ильхана в шаха. Это изменение ускорило принятие ислама правящим домом, и начиная с правления Газана постоянно существовало напряжение между монгольской военной аристократией и местными персидскими чиновниками и государственными служащими. Чтобы восстановить разрушенную экономику государства, требовалась прежде всего полная реконструкция городов и ирригационных сооружений, но это нельзя было выполнить без принудительного труда, а значит, на плечи сельского населения взваливалась еще одна тяжелая ноша. Во-вторых, требовался пересмотр всей налоговой системы, которая стала синонимом тирании и вымогательства. В дополнение к древним мусульманским налогам – харадж (земельный налог), ушр (десятина) и джизья (подушный налог с немусульман) – монголы взимали тамгу – налог с торговых сделок, включая проституцию, и куб кур – древний монгольский налог на пастбища, трансформировавшийся в подушный налог с крестьян. Сборщики нередко взимали налог, в десять или даже в двадцать раз превышавший официально установленные суммы, тем самым повышая свои личные доходы. Получивший инструкции от своих персидских советников, таких как Рашид, Газан знал о таких злоупотреблениях и печальной участи мелких земледельцев, но его попытки исправить ситуацию были лишь частично успешными. Его предупреждения эмирам – «если вы оскорбите крестьянина, отберете его быков и зерно и растопчете урожай, что вы будете делать завтра?» – никто не слушал. Возможно, они лишь увеличивали напряжение между монгольским правящим классом и домом Хулагу.
