Понятно, что монголы с самого начала оказались под сильным влиянием религиозных верований и практик Китая, единственной цивилизованной нации, которую они узнали за много лет. Пример Чингисхана, который пользовался советами мудреца Чан-чуня, направил их внимание к даосистам (известная беседа между завоевателем и даосским философом описана в книге востоковеда Артура Уэйли «Путешествия алхимика»). Интеллектуалы конфуцианцы, бережно хранившие национальные традиции, сразу же отказались подчиниться варварам любой расы, однако буддисты, утверждения которых носили универсальный характер, рано привлекли к себе благосклонное влияние новых хозяев Китая. Мухали, монгольский полководец, один из соратников Чингисхана, которого завоеватель оставил в Китае, когда вел кампании на западе, был в высшей степени впечатлен китайской культурой. В 1219 году он получил от хана декрет, освобождавший буддистских монахов от налогов. Внушительный поток китайских перебежчиков к монголам усилил буддистский элемент в Каракоруме. Вообще-то говоря, эти отступники были не только китайцами Юань. Многие были китаизированными киданями, ненавидевшими правящую династию так же сильно, как коренные китайцы.
Монгольское вторжение на Тибет после 1240 года познакомило преемников великого Чингисхана с особенной ламаистической или тантрической формой буддизма, которая уже превратила это удаленное и изолированное нагорье в непрогрессирующую теократию (Тибет познакомился с буддизмом в VIII веке). Монгольское лидерство выбирало между даосизмом и буддизмом. Регентша Дорогене, правившая империей с 1241 до 1246 года, отдала буддистским монахам предпочтение в сравнении с их противниками. Второй сын Хубилая, родившийся в 1243 году, получил буддистское имя. Хан Гуюк с большой благосклонностью относился к тибетскому ламе Намо и назначил его на высокий государственный пост. Было проведено несколько встреч между представителями двух культов, результатом которых стало поражение даосистов. Влияние лам возросло, и при Хубилае и его тибетском советнике Фагспа ламаистический буддизм возвысился и занял официальное прочное положение в империи.
Находясь под могущественным покровительством властей предержащих, буддизм, казалось, был обречен на блистательные победы во всей Азии и, возможно, также на возвращение в свою индийскую колыбель, откуда его изгнали. Если Мунке проявлял безразличие к претензиям конкурирующих вер, его братья Хулагу и Хубилай были рьяными буддистами. Завоевания Хулагу принесли его религию в Персию. При его внуке Аргуне (1284–1291) территория была покрыта храмами и ступами (каменное сооружение в форме полусферы, изначально служившее для хранения реликвий Будды и буддистских святых), священнослужителей и монахов массово привозили из Индии, и мусульмане, христиане и иудеи, безусловно, с ужасом взирали на быстрое распространение «идолопоклонничества». Вопрос существования буддизма в Персии ильханов неясен. Итальянский востоковед и переводчик Алессандро Баузани справедливо замечает, что мы услышали о буддистских храмах в Персии, только когда их уничтожил Газан в 1295–1296 годах. Такая же недокументированная неясность окружает буддизм в Золотой Орде. Свидетельства его существования – лишь чуть больше, чем заявление о том, что хан Узбек отметил свое обращение в ислам в 1313 году казнью нескольких бакши. Но этого достаточно, чтобы утверждать: при монголах буддизм впервые проник в Европу. Очевидно, буддизм не обладал привлекательностью для жителей территорий, расположенных к западу от Алтая, где ислам уже пустил глубокие корни в умах и сердцах людей. И когда официальная поддержка исчезла, храмы оказались покинутыми, священнослужители и монахи разбежались, а обращенные поспешно вернулись к своим прежним верам. Заметим, что самая западная граница распространения буддизма до монголов – Бамиан, что в самом сердце Гиндукуша. Там некогда было десять буддистских монастырей, но провинция была исламизирована еще в IX веке.
Зато монгольский пример и заповеди утвердили буддизм в Китае. К моменту смерти Хубилая число одетых в желтые одежды монахов в его владениях превысило 200 тысяч человек, почти все его преемники династии Юань носили буддистские имена или титулы, и конфуцианские историки династии, которые, разумеется, являются предвзятыми свидетелями, сожалели об этом чужеземном извращении, избыточном влиянии лам и неподъемной ноше, взваленной на плечи государства освобождением священнослужителей от налогов. Из преемников Хубилая у некоторых было достаточно политической прозорливости, чтобы понять разумность умиротворения конфуцианцев. Буянту в 1313 году восстановил экзаменационную систему, а Ток-Тэмур (1328–1329), который говорил и писал по-китайски, восстановил разорванную цепь традиций и санкционировал возрождение культа мастера Кунга, которому поклонялись уже сотни поколений. Единственные кочевники, которые когда-либо управляли Китаем, монголы оставили ему двойное наследие: они так сильно укрепили структуру китайского государства, что впоследствии оно никогда не распадалось, даже под давлением варваров с суши и европейцев с моря. И если падение маньчжуров в 1912 году вызвало временный коллапс государственной власти, коммунисты в 1949 году восстановили ее на еще более прочной основе. Кроме того, монголы так плотно внедрили буддизм во все пустоты китайского общества, что он никогда не соединился с конфуцианством и даосизмом, оставшись религией, заслужившей глубочайшую преданность самого многочисленного народа в мире.
Если буддизм, несмотря на свои неудачи на западе, вышел из монгольского испытания более сильным, чем был раньше, азиатское христианство постигла совсем другая судьба. Его великолепные перспективы неожиданно оказались затуманенными. Несториане, хотя, как и буддисты, были изгнаны из Китая при династии Тан, успешно проповедовали свои Евангелия тюркским кланам. Монголы впервые узнали о вере Христа от своих тюркских соседей-христиан, в первую очередь уйгуров, а браки ханов с тюркскими принцессами принесли эту веру в правящую семью. Дорогене, мать Гуюка, могла быть христианкой или нет, но кераитская принцесса Сорхахтани, мать Мунке, Хубилая и Хулагу, ею была определенно. Известная супруга Хулагу Докуз-Хатун проявляла большое рвение к несторианской вере, что отметили все современные христианские хронисты Востока. Терпимые ханы слушали наставления миссионеров и позволяли служить мессы, нередко в своем присутствии, но, за исключением Сартака, сына Батыя, никто из них не принял крещение. Хотя в христианском мире постоянно ходили слухи об обращениях ханов – одного за другим. Когда, по настоянию пап, к монгольским дворам прибывали христианские и доминиканские монахи, чтобы дополнить усилия несториан и греков, это вызывало большие надежды. Ортодоксальные коммуны в монгольской империи включали русских, грузин и одно время аланов, но враждебность несториан подтолкнула аланов к Риму. Латинские иерархии были созданы в Китае, Персии, Центральной Азии и в Крыму. Никогда еще христианская пропаганда на Азиатском континенте не была столь настойчивой, как в это время. Крестоносцы уже сообщили католическому Западу о существовании армян, маронитов, якобитов, коптов, эфиопов и других восточных христианских сообществ, изолированных от греческой и латинской церкви распространением ислама, и неумирающая легенда о пресвитере Иоанне, отражающая тюркское обращение домонгольского периода, поддерживала оптимистичные надежды на обращение в христианство половины известного мира. Однако надежды не сбылись, несмотря на героические усилия таких усердных миссионеров, как Джованни Монтекорвино и Эндрю из Перуджи. Христианство не только не сумело утвердиться в Восточной Азии, но и утратило свои позиции в мусульманском мире, где некогда процветающие церкви были низведены до уровня небольших молельных домов религиозных меньшинств.
