Это унизительное поражение, от которого христианская религия уже никогда не оправилась, объясняется разными факторами. Миссионеры Христа располагали скудными ресурсами. Их никогда не было много – добровольцев, желающих отправиться в такое долгое, трудное и опасное путешествие, найти было нелегко. И за ними практически никогда не стояла мощь и энергия организованного государства. Христианам приходилось постоянно соревноваться с двумя грозными противниками в лице буддизма и ислама. Монгольские правители понимали, что неразумно принимать веру, проклинаемую большинством подданных. Хубилай, несомненно, высказался за них всех, чистосердечно признавшись семейству Поло в своем нежелании креститься. Кроме того, христианские проповедники не выступали в один голос. Латиняне и греки считали друг друга еретиками и вместе отвергали несторианство. В Китае их больше интересовала возможность украсть друг у друга – и это у них лучше всего получалось, – чем обращение варваров. А история онгутов, или белых татар, правителя которых, Георгия, Джованни Монтекорвино убедил отказаться от ошибок несторианства в пользу католической истины Рима, показывает сектантскую слабость христианства в монгольском Китае. В письмах нет упоминаний об обращенных китайцах. Он перевел Новый Завет и Псалтирь на «тартарский» язык (монгольский или тюркский) и выполнил подписи к иллюстрациям Нового Завета на латыни, «тарском» языке (возможно, уйгурский тюркский) и персидском, но не китайском.
Удивительной является неудача христианства в ханстве Золотой Орды, так близко расположенном к Европе и Византии. Но культурный уровень покоренных славян был недостаточно высок, чтобы вызвать уважение монголов и желание подражать. Признаюсь честно, несмотря на многочисленные восторженно-хвалебные отзывы о Киевской Руси, я не могу поверить, что ее культурный уровень был таким же высоким, как на латинском Западе. Думаю, решающим в этом отношении является отсутствие на Руси чего-нибудь сравнимого с соборными школами католической Европы. Да и давление ислама с территорий к востоку от Волги было велико. К концу XIV века христианство во всех его формах стало пропадать из Азии. Его исчезновение было ускорено – но не вызвано – некими кратковременными, нерегулярными и хаотичными гонениями. Свидетельств систематического подавления мусульманами христиан нет. Периодически имели место акции агрессивно настроенной толпы, такие как в Арбиле (Ирак), Тане (Индия), Алмалыке и Сарае. Они свидетельствовали о силе народного гнева, направленного на христиан после Крестовых походов. Единственная официальная акция, о которой мне известно, была предпринята правительством мамлюков против коптов, которых заставили возместить ущерб, нанесенный разграблением Александрии в 1365 году Петром Кипрским. Последние искры христианства в этом регионе были погашены ураганом завоеваний Тамерлана.
Крах азиатского христианства был неразрывно связан с реваншем мусульманства, которое распространилось по западу и центру континента, когда монгольский ураган пошел на убыль. Ислам первоначально был в невыигрышном положении. Его завоевания, еще до Чингисхана, остановились недалеко от Монголии. Победа каракитаев отбросила их далеко за Оксус. Монгольская правящая династия не имела обширных мусульманских связей. Пищевые правила ислама не совпадали с наставлениями Ясы, и монголы, которым не нравились правители, посягавшие на власть великого хана, решили уничтожить халифат. Хотя в целом мусульмане выиграли от общей монгольской терпимости, Чагатай был настроен против них, а Хулагу двинулся на Багдад, убил халифа и лишил суннитский ислам его титулярного главы. Латинским христианам повезло больше: их глава – папа – находился вне досягаемости язычников и мог спокойно игнорировать наглость Гуюка, предлагавшего ему лично прибыть в Каракорум. Риму не угрожала судьба Багдада. И все же ислам медленно, но верно устанавливал свое господство над степняками, и его успех имел исторические прецеденты. Домонгольские обращения тюрок обеспечили широкую и прочную основу для действий в западной части евразийских пастбищ. Часть уйгурской конфедерации, все булгары и сельджуки приняли религию арабского пророка, и тюркские вспомогательные войска, направлявшиеся на запад с ханами, по большей части были мусульманами, пример которых не мог в конце концов не остаться незамеченным их хозяевами. Более того, ислам проник искусно, но довольно прочно даже в Китай Юань. Китайцы уже были знакомы с hui-hui — так обычно они называли мусульман в Средние века. Основное значение этого слова и его происхождение от уйгур, которых китайцы называли hui-ho, подтверждено в XVIII веке Лю Чжи, выдающимся китайским ученым. Уйгуры были первыми мусульманами, обосновавшимися в Китае. В эпоху сельджуков беженцы из Трансоксианы, среди которых был предок Сеида Аджаля, принесли Коран в Срединное царство, и большая горная провинция Юньнань была исламизирована раньше, чем китаизирована. Таким образом, самые ранние обращенные мусульмане или колонисты в Юньнане – не китайцы династии Юань, а тибетцы и бирманцы. Ислам не распространился далеко за пределы провинции. До прихода коммунистов в 1949 году китайские мусульмане насчитывали 48 миллионов человек и были неотличимы от остальных китайцев во всем, за исключением одного: они отказывались есть свинину.
Ислам, который завоевал монгол на западе, что подтверждает обращение Газана в 1296 году и Узбека в 1312 году, был персидским. Главенство арабов в мусульманском мире долго находилось под угрозой и наконец рухнуло при разграблении Багдада в 1258 году, которое уничтожило арабскую династию Аббасидов и столицу арабской культуры. Арабский язык остался языком общения к западу от Тигра. Он сохранил религиозный престиж, как язык пророка и Божественных откровений. Комментарии к Корану и теологические труды продолжали составляться на арабском языке во всем исламском мире. Но светская арабская ученость переместилась из Багдада в Каир, где вновь расцвела под покровительством мамлюкеких султанов и даже осветила своими лучами земли Черной Африки. В восточном исламе возвысился персидский язык – теперь его главенство никто не оспаривал. Поэт Фирдоуси уже сделал для него то, что Данте впоследствии сделал для итальянского языка, а Мартин – для немецкого. Тюрки и монголы, двигаясь на запад через Оксус, встретили литературу и цивилизацию, превосходящую весь их предшествующий опыт. Клерки, секретари и чиновники, которых варвары, в силу сложившихся обстоятельств, использовали для управления территориями и сбора налогов, незаметно передавали своим хозяевам – умным, любопытным или, по крайней мере, восприимчивым – умение ценить персидскую культуру, распространившуюся, благодаря своей привлекательности, далеко за границы Ирана. В Малой Азии она проследовала за монголами на новую тюркизированную территорию и «навязалась» оттоманам, литература которых с тех пор находилась под влиянием персидских образцов. А беженцы от Чингисхана и Хулагу принесли ее за Оксус в мусульманские государства Гангской долины, искусство и письменность которых она формировала до конца века могулов. Персидский язык стал почти что официальным языком монгольского двора. Ответ Гуюка Иннокентию IV и письмо Мунке Людовику IX были составлены на персидском языке. Мусульманские купцы в Китае использовали его в торговых сделках. При великих ханах он пользовался статусом, говоря словами современного критика, lingua franca Азии. Пеллио утверждает, что единственная монгольская надпись, найденная в Каракоруме, сделана на персидском языке. Он также уверен, что персидский язык был в ходу в некоторых частях Китая вплоть до прихода династии Мин.
