Процесс мытья рук, как ни странно, взбодрил его, и Лёшка даже засобирался покинуть больницу. Но не тут-то было: его проводили в кабинет и велели лежать на кушетке.
— И сколько мне тут валяться?
— А сколько понадобится.
Лёшка решил хотя бы на время быть послушным, а то упекут его в палату и будет он там неделю куковать.
Пришёл невропатолог, помахал перед носом молоточком, порадовал, что сотрясения нет, пообещал пару уколов от бешенства и ушёл. И почти сразу в дверях объявился Серёга.
— Чего разлёгся? Там съёмки срываются!
— Так я это, знать не знаю, где нахожусь. И все деньги в гримёрке остались.
— Мы тут с Иванычем за тобой прибыли. Пойдём. Постой, я дорогу проверю.
— Так мы что, нелегально?
— Да ты представляешь, сколько бумажек нужно подписать, чтобы тебя на законных основаниях выпустили? Нет, если хочешь, оставайся.
— Да не хочу я. Пойдём уже.
В машину они прошмыгнули незамеченными.
— Травмоопасная у нас с вами, мужики, работа, — сказал Иваныч. — Ну что, едем?
По дороге Серёга рассказал, что ситуация сложилась неважная. Жан должен был улетать из Москвы сегодня ночью, попробовал по телефону договориться, чтобы ему разрешили задержаться ещё на день, но не получилось. Стали искать дублёра, новый костюм и шпагу. Вот тут Серёга и решил навестить друга.
— Думаю, если жив, нужно тебя привезти. Уж как-нибудь доиграешь. Потихоньку. Не нужны нам дублёры, правильно? Опять же когда с ними репетировать, если времени в обрез? Ой, Лёш, у тебя фингал под глазом расплывается!
— Серёга, возьми в бардачке термос и чаю пару пакетиков, — велел Иваныч. — Ты чай в кипятке подержи, потом, как примочки, Лёшке поставь. Остудить не забудь, а то ему ещё и от ожогов лечиться придётся.
Лёшка кивнул и понял, что зря он раскивался. Наркоз отходил, и в голове сразу застучали молоточки. А про то, как доиграть эпизод, он даже думать не хотел.
Серёга высунул заваренные пакетики в окошко, остудил и прилепил ему на щёку.
— Ну где моя чашка горячего шоколада? — спросил Лёшка, появившись в павильоне. — А то перерыв уже заканчивается.
Шоколад притащили мигом. Пока он пил горячий напиток, Арон, Филипп, Жан и Артём Николаевич спорили, разрешить Лёшке сниматься или запретить. Позвали врача, которая уже давно вернулась из больницы и заняла свой пост в машине «Скорой помощи» возле входа в павильон.
— Я бы не разрешила, — сказала та. — Но у меня официального права нет.
Арон подпрыгнул, Филипп с Жаном пожали руки, Артём Николаевич пожал плечами.
— Ребята, вы аккуратненько работайте. Можно медленно-медленно, — попросил Арон. — Я потом до нужной скорости сам доведу.
— Иди уже отсюда, — сказал ему Валентин, собственноручно начавший гримировать Лёшку. — Так не больно? Ну и ладушки. Если бы не отёк, так и проблем не было бы. Ара! Когда надо, тебя не докричишься. Вы с Тёмным покумекайте, чтобы этот глазик особо в кадр не брать. Или ты опухоль замазать сумеешь?
— А мы и так и этак, — пообещал Арон и умчался на совещание с режиссёром и оператором.
Привезли новый костюм, но он не подошёл. Решили, что пятна крови, если их чуть застирать, на экране видны не будут. Доставили новую шпагу, пришлось клинок от неё вставлять в рукоять от старой, сломанной об Лёшку. Приехал каскадёр. Ему велели сидеть в стороне и ждать. Артём Николаевич всем объяснил, что сцену необходимо снять с одного дубля. Сделать пришлось четыре. Лёшка между вторым и третьим опять попросил шоколад. В общем, он чувствовал себя терпимо и, кажется, с работой справился.
— На сегодня всё, — Артём Николаевич с облегчением выдохнул. — Крупные планы с Алексеем придётся доснимать позже.
— Так я могу мальчика забрать? — вдруг объявилась доктор.
— Куда?
— В больницу, пока не в морг, — мрачно пошутила врач.
— А надо?
— Надо! Вы только свои пластыри с него отклейте.
Валентин за «пластыри» не обиделся и стал осторожно разгримировывать Лёшку. Артём Николаевич, видимо, включил своё обаяние на полную катушку, потому что врач заулыбалась и разрешила пострадавшему ночевать не в больнице.
Потом все долго прощались с Жаном. Наконец Иваныч повёз Жана с Артёмом Николаевичем в аэропорт. А Арон забрал Лёшку с Серёгой к себе на квартиру, потому что в интернат они попали бы в лучшем случае к первому уроку.
Ночью Лёшке потребовалось в туалет, он глянул на себя в зеркало и не испугался только потому, что до конца не проснулся. Синяк под глазом расползся уже по всей правой стороне лица. Он представил, как в таком виде появится на съёмках, и ему отчего-то стало вдруг весело. Лоб болел, но не настолько, чтобы не уснуть, а потому он и проспал как убитый почти до обеда.
В больницу идти всё-таки пришлось. Но не в обычную, а в клинику пластической хирургии. Отвёз его туда Валентин. Врач, даже без халата, зато с трубкой в зубах небрежно, но безболезненно сдёрнул пластырь. Глянул, обозвал врачей из травматологии коновалами и велел готовиться к операции. От этого слова Лёшке стало сильно не по себе, но врач сказал, что, если он не хочет на всю жизнь остаться «мальчиком со шрамом на лбу», то придётся потерпеть.
Лёшку усадили в кресло, очень похожее на стоматологическое, откинули голову немного назад и зафиксировали зажимами. Несколько раз приложили ко лбу вокруг раны какой-то пистолетик, который впрыскивал лекарство под кожу не через иглу, а как-то по-другому. Лоб занемел настолько, что снова стал бесчувственным и словно стеклянным. Ещё бы не видеть и не слышать, как выдёргивали с противнейшим скрежетом металлические скобочки и как они побрякивали, когда их бросали в хромированную миску, было бы вообще хорошо. Может, это и не мужественно закрывать глаза во время операции, но Лёшка плюнул на условности и сидел крепко зажмурившись.
— Ну что сказать? — наконец задумчиво произнёс врач, на этот раз одетый в белый с зелёными листочками халат. — На лбу шрам получится нитевидным и практически незаметным. В верхней части лба, там, где рана рваная, след будет более видным, но не бросающимся в глаза. При соответствующей причёске его и вовсе не углядишь. Хотя, по мне, так это никак не отразится на общем впечатлении. Вот если бы клиенту ещё немного укоротить нос и прижать уши, то мы получили бы весьма приятную физиономию.
— Василий, ты мне человека не запугивай, — сказал Валентин Валентинович. — Не надо ему уши пришивать, он и так славный и фотогеничный.
— Я рекомендовал не пришить, а прижать. И не рычи на меня. Шагайте в кассу и в аптеку. В кассе скажи, что я лично распорядился о пятидесятипроцентной скидке. Над аптекой у меня власти нет.
Доктор тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.
— Василий, не вздыхай прежде времени. У нас на эту ценность в лице слегка пришедшего в негодность, но успешно возвращённого к первоначальному состоянию молодого человека…
