Как оказалось, за подобными размышлениями ему действительно не пришлось долго ждать ответной реакции от города, которая вскоре проявилась через активные действия жителей Миренкиана.
Всё началось с того, что одна из базарных дам, торговавших у высокого стеклянного купола, под сводами которого толпилось много народу, вдруг истошно вскрикнула и выставила свой короткий дутый палец вперёд, окрестив проходящего мимо Альфреда «тем парнем с плаката». А после этого уже и все остальные люди вокруг неё стали осторожно озираться и исподтишка переводить свои перепуганные взгляды в указанном торговой направлении, пока чёрный колдун просто шёл мимо.
«Хо-хо-о! Неужели… городская истерия-я?! Действительно! Прямо как в книге „Жизнь слизней“, хранящейся в Эргароте», — тайно, но от этого не менее восхищённо ликовал в свою очередь Альфред, нисколько не боясь того, что его всё-таки узнали, и даже поочерёдно заигрывая с некоторыми людьми из толпы, бросая в них ответные взгляды, похожие на точные удары плетью. Но вот через полминуты несколько крепких мужчин впереди, одетых в повседневную одежду строителей, растолкали прочих недосамцов из своего праздно шатающегося и потому ужасно трусливого современного «мужского» сообщества и подошли к Альфреду почти вплотную. Тогда молодой колдун первым ступил вперёд, раскованно и лихо сплюнул перед ними на землю, на секунду показав всем в толпе свои желтющие, но крепкие зубы, затем распрямил плечи и вальяжно раскинул руки в стороны, заставив мелкие стежки нитей на своём изодранном плаще незаметно прийти в движение и моментально высвободиться из петель. Благодаря этому сшитые между собой полоски кожи распустились ровно так же, как и раньше, от чего тело Альфреда снова оказалось обёрнуто в прежние жалкие лохмотья, а по сухой и чистой одежде под плащом даже забегала мелкая волнообразная рябь.
— Эй, ты!..
— Это точно он…
— …Стой, где стоишь, парень! — всё же выкрикнули ему на это не совсем уверенные в своих зрительных образах и даже немного опешившие от столь странноватой картины мужики, однако молодой колдун и не думал сдвигаться с места.
— А я ни от кого и не бегу, как видите, — заявил он им самым обычным, довольно повседневным тоном и, поочерёдно оглядев каждого из обступивших его «смельчаков», почувствовал, как давно бурлящее в его венах негодование вновь принялось нетерпеливо вырываться через пальцы наружу, захлёстывая Альфреда полностью. Подаваясь этому привычному ощущению всё больше и больше, юноша чувствовал, словно измученный своими многочасовыми упражнениями он в очередной раз оказался на одной из тех сотен неожиданных тренировок, пережитых им по прихоти Эргарота за всё время пребывания в замке, одно существование которого уже казалось невозможным для любой современной концепции, составляющей основы прогрессивной магической науки. Определённо, с того самого времени Альфред больше не мыслил себя без подворачивающейся иногда под руку хорошей драки.
Глава 6
Готовый ввергнуться в объятья послеполуденного настроения, овеянного проплывающими по небу темноватыми малоподвижными тучками, составлявшими единый фронт, который в очередной раз с самого утра укрывал глаза людей от солнца, роскошный прибрежный город, дышащий югом, продвинутый золотоносный Миренкиан, мирно попыхивал своими заводами и магодымными трубами ютившихся у пристани самоходных кораблей, пока его жители, как всегда, не спеша двигались с работы домой. Хотя большая их часть всё так же ещё оставалась где-то там, в своих высотных офисах или на пыльных складах, кряхтя, ворча и засиживаясь на одном и том же месте своего огромного предприятия до самого позднего времени только потому, что нужда и привычка не могли заставить их в этот час поступить иначе. Одинокие, редкие чайки, порой расчерчивающие небо в своей только им присущей манере, иногда покрикивали на песчаные берега пляжей (которые сейчас уже не так сильно привлекали туристов), словно давая людям понять, что осень, как почти и любое другое время года, следует проводить на улице, а не за окном. Однако большинству горожан, как и положено, до их мнения не было абсолютно никакого дела, а некоторые и вовсе закрывались от этой осени, подходя к двери только для того, чтобы перекурить, и даже не поднимали взгляд к небу, ни в ясный день, ни в какой-либо другой, поскольку уже давно привыкли забывать о погоде, в угоду сиюминутным влияниям коллектива.
Правда, пожалуй, Лагнес до сих пор оставалась чуть-чуть не такой. Возможно, она очень рано стала зарабатывать на хлеб, устроившись на работу только затем, чтобы помогать своей развязной матери, которая пару лет назад начала вести не самый потребный образ жизни после того, как их семью бросил второй «отец», оставив после себя целые тонны неразрешённых проблем, полупустой дом и самое главное — сводного братика Джовелина, который рос теперь не по дням, а по часам. Но, несмотря на всё это, девушка, как и раньше, была постоянно охвачена неким внутренним томлением, которое не могли заглушить ни многочисленные учебные часы, проводимые ею в академии магии, ни бесконечные рабочие смены, занимавшие всё её время после учёбы, при том, что она никогда не выпускала это чувство на свободу. Скромно вышагивая по торговому залу в спецодежде, Лагнес не часто общалась в перерывах со своими рабочими подругами, никогда не позволяла себе повышать голос и была послушной до безобразия, если не сказать отрешённой. Однако подобное поведение оставалось для неё нормой, потому как помогало выживать ещё с очень давних пор, не тратя ресурсы своего мыслительного процесса понапрасну. Откровенно говоря, девушке пришлось немало постараться в самом начале своей трудовой карьеры, чтобы совладать с обрушивавшейся на неё в те годы ужасной скукой, мучительно принуждая саму себя к каждодневному спокойствию и безвольности, только лишь потому, что при выполнении этой по-настоящему рутинной работы её требовательному мозгу было совершенно нечем заняться. Но впоследствии, спустя всего пару утомляющих смен Лагнес уже стала намного лучше справляться с новым распорядком своей жизни. А через неделю или месяц она и вовсе перестала замечать часы, дни или времена, протекавшие за стеклоэкраном их запасной пожарной двери… Если бы не те долгие одинокие наблюдения за меняющейся картиной вечера, от которых девушка почему-то до сих пор никак не могла избавиться, когда ей выпадала свободная минутка и она просто так, от нечего делать, почти бессознательно прилипала к прозрачному магостеклу.
Пролетающие в небе птицы, проносящиеся по дорогам кареты и редкие самоходки, загорающийся в окнах жителей магический свет и большой высокий кристаллический магоэкран, приглашающий всех под центральное крыло огромного торгового центра, в котором она работала — эта была не просто картина, составлявшая для Лагнес реальность жизни в последние годы, это была ещё и единственная реальность, которую захватывало её небольшое магостекло у пожарной двери. Но для девушки подобная ограниченность вполне заменяла собою весь мир. Особенно — когда тот представлялся ей спасительной отдушиной от её бесконечных смен и постоянно творящихся дома неурядиц.
К тому же руководство торгового центра строго-настрого запрещало носить с собой во время работы палочки, дабы никто из трудящихся на складах и в зале не имел никакого соблазна отвлекаться на что бы то ни было, кроме своих насущных обязанностей. Поэтому Лагнес определённо не оставалось ничего другого, кроме как проводить свои свободные минуты именно так, стоя у магостекла, несмотря на то, что некоторые из её коллег и соработников практически внаглую игнорировали данное предупреждение, хотя раньше и не осмеливались доставать из-под лацканов свои палочки у всех на виду, предпочитая подключаться к своему излюбленному «каналу» где-нибудь тайно.
