Феликс Лопе де Вега
Вот уже третий день на палубе грузовой баржи «Баскория» царила продувающая, по-осеннему зыбкая и промозглая погода, что, впрочем, не мешало ей неспешно разрезать огромные просторы Внутреннего моря, словно тупой консервный нож. Половина команды баржи, ещё со вчерашнего вечера не смыкавшая глаз, потихоньку собиралась на боковую, готовясь уступить наладку снастей и магических рулевых агрегатов в главной рубке своим сменщикам. Которые, в свою очередь, должны были сегодня завести наконец это судно в порт, прежде чем тоже погрузиться в свой самый продолжительный за всю вахту сон. А к вечеру, когда обе смены отоспятся, то вся команда в полном составе, как всегда, планировала ненадолго спуститься на пристань до загрузки и основательно набраться в ближайшем кабаке или иной специально стоявшей там для моряков местной забегаловке, дабы хоть как-то оправдать своё трудовое призвание. И хотя порывы морского ветра, порой раздражающие до слёз из глаз, являлись для каждого из них сейчас абсолютно привычным делом, а руки сами собой работали у разводных панелей магокристаллических настроечных механизмов, в то время как голова играла со своими мыслями в прятки — далеко не все пассажиры этого судна, ставшего по современным меркам уже довольно заурядным для морских просторов Сентуса, позволяли себе пребывать в подобном бодром расположении духа. Особенно если впервые путешествовали по морю.
Продрав глаза от сна навстречу первому лучику дневного света, проникшему снаружи, Альфред вывалился из своего тёмного угла, чтобы вдоволь потянуться и продышаться. Ему это пребывание на грузовом судне ещё с самого начала придавало просто нереальное количество новых сил от незримых зарядов жизненной энергии, пронизывающих моря и океаны этой грани бытия. Поскольку за всё время пребывания в нисколько не менявшемся от сезона к сезону Эргароте он порядком утратил ощущение реальности, и сейчас ему казалось, будто каждая клеточка его тела получала давно забытые животворные ощущения.
А вот у Лагнес в сравнении с ним дела шли намного хуже, поскольку она всё ещё не могла (да, возможно, и не хотела) уяснить для себя ни одного мотива этого странного и, без сомнения, опасного террориста, который так внезапно похитил её пять дней назад из её родного города, а затем полуживую перетащил на этот грузовой корабль, связав с собой всё той же диковатой, определённо неизвестной ей магией. От воздействия её на разум у девушки постоянно кружилось голова и ей всё время хотелось пить. Однако, как впоследствии оказалось, его заклинание всего лишь лишило Лагнес возможности говорить, в то время как в остальном девушка могла делать всё что угодно. И это странным образом очень выгодно отличало эту магию от многих похожих заклинаний по контролю разума, запрещённых в королевстве уже много лет.
В конце концов, набравшись терпения, всегда замкнутая на внутренних мыслях юная Лагнес довольно быстро свыклась со своим новым, не слишком сильно расходящимся с её обычными буднями состоянием, в котором раньше она постоянно пребывала на работе или в академии магии, и стала покорно ожидать своей участи в выделенном ей для путешествия уголке, который был каким-то образом отвоёван здесь этим полубезумным фанатиком для них обоих (если не сказать, что попросту насильно украден). Также в её распоряжение была совершенно бесстыдно втиснута и местная судовая уборная, путь к которой оказался беспардонно и жёстко навязан ей твёрдой рукой её бесчувственного похитителя, когда тот однажды, совершенно без какого-либо обращения или предупреждения с его стороны, просто взял невинную девушку за шкирку и оттащил на нижнюю палубу. Там в небольшой, но чистой комнатке стояли умывальник и фаянсовый магосмыв, покрутившись возле которых, истязатель Лагнес (судя по всему, незнакомый с подобными удобствами) заставил пленницу устроить ему демонстративные пояснения, сопровождавшиеся временами его презрительными смешками и постоянным рукоприкладством.
Это навело девушку на мысль, что её бесшабашный спутник просто не являлся гражданином цивилизованного мира, а происходил из какого-то варварского иностранного народа, обитающего, к примеру, в постоянно воинственном по отношению ко всем странам на свете Хаас Дину. Вдобавок, вспоминая иногда статьи из бульварных газет, а также разнообразные новостные ленты, изрядно заполонившее в последние годы «канал», девушка ещё сильнее утверждалась в своих подозрениях и, пожалуй, уже теперь нисколько не сомневалась, что так оно и было. Похоже, что её «счастливая звезда» наконец-то решила круто изменить девушке жизнь, сведя Лагнес с самым настоящим гаремщиком, который похищал для своего незаконного бизнеса первых подворачивающихся под руку иностранок, охотясь за ними вечером по всем приморским городам ближнего зарубежья. Хотя такие торговцы людьми обычно, вроде бы, работали только с теми барышнями, которые изначально добровольно прибывали в их страны для курортного отдыха или заводили с ними тайные романы через разнообразные магические способы передачи информации.
Благодаря всему этому Лагнес пыталась уверить себя в том, что держаться во всём тише воды ниже травы сейчас — самый лучший выход из сложившейся ситуации, из-за чего девушка так ни разу и не позволила себе хоть как-то, глазами или тычком, обратиться за помощью к кому-нибудь из постоянно пробегавших мимо неё матросов за помощью. Правда, втайне она куда больше опасалась ещё и повторения того, что произошло с ней в день её похищения на пароме в Миренкиане, в связи с чем определённо не желала подобной участи ни для кого больше.
Что же касалось самого Альфреда, когда речь заходила о его отношении к этой безропотной, серенькой мышке-замухрышке, то его в основном, как всегда, больше всего остального интересовали собственные грандиозные планы. А все прочие осколки реальности, в том числе и тот, что принадлежал Лагнес, сейчас просто оставались бледно мерцать для молодого повелителя настоящей магии где-то очень далеко, сваленные в одну кучу, как и полагалось всякому мусору. Впрочем, иногда даже там ему попадались любопытные находки, которые чёрный колдун искусно вылавливал из головы своей жертвы, когда дело касалось всевозможных интересующих его на данный момент тем, определений и различных модных тенденций в современном ему отныне мировом сообществе.
Особенно сильный интерес у него вызывали столь обширно заполонявшие разум девушки (да и, пожалуй, всех остальных людей вокруг) псевдомагические иллюзии, изощрённо складываемые вещальщиками и создателями иных популярных мифов. Похоже, ещё всего пару лет назад эти иллюзии были намного грубее и заметнее, чем сейчас. Но с развитием новой магической науки ситуация теперь в корне менялась, отчего люди, буквально сами того не понимая, превращались в покорное стадо, неосознанно вовлекаясь в целую систему, состоящую из согласия государства и рынка незаметно подавлять народную волю, постепенно заменяя её на абсолютно потребительский режим денежно зависимого существования. Внутри этого режима человек, можно сказать, вообще переставал делать выбор между своими решениями, а приучался воспринимать решения других людей, групп или целых огромных потоков разнообразных классовых формирований, повёрнутых в нужную богачам сторону. При этом искренне считая такие решения своими собственными.
Например, конкретно Лагнес приучалась любить то, на что магическим образом обращали её внимание умелые чарователи с «канала», и привыкала не особо задумываться о других вещах, если они не приносили кому-то практически никакого дохода, являлись эфемерными или малозначимыми для настоящих материальных тенденций всё потреблять и приобретать, а не познавать или совершенствовать. Более того, в голове у неё вертелось слишком много чужой лжи относительно совсем недавних событий или великих свершений древности, на которые сейчас уже, конечно, смотрели абсолютно по-другому, нежели двадцать пять лет назад — и это тоже поражало Альфреда до изумления.
