Однако отмечал он и более серьёзные моменты в последних своих наблюдениях. К примеру, те, что касались планомерного (хотя пока очень неумело проводимого) курса строительства гилийской модели развития в сентусском обществе, его рабочей культуры, основанной на бесконечно чуждой пониманию простого «трудяги из подворотни» изначально утилитарной стороне любого трудового вопроса, когда впихивание товара ставилось выше всякой другой возможной моральной и интеллектуальной стороны дела. Что, по правде говоря, имело свои отголоски и во времена молодого колдуна тоже, но теперь, когда его зрению, слуху и обонянию открывалась пусть лишь малая часть от тех масштабов, которые достигла эта модернизация в пределах всего королевства — гневу и негодованию юноши не было предела. Тем более что картина постоянно дополнялась благодаря иным, не самым обычным его способностям, стоило только Альфреду обратить свой внутренний взор далеко за борт и узреть, каким грязным и мутным стало когда-то величественно выглядевшее Внутреннее море, на котором теперь то и дело встречались плавучие островки бытового алхимического мусора.
В такие моменты Альфреду очень часто приходилось даже слегка сдерживать свою бунтарскую натуру, привыкшую обычно сразу выплёскивать распалявшееся в ней сиюминутное негодование наружу, дабы оно не томилось взаперти. Хотя и отдаваться духовной слабости, вечно подстерегающей любого человека за гранью подобного постоянного сдерживания, он тоже не собирался. Поскольку уж очень любил вволю насладиться агонией своих неразумных жертв, если те вдруг случайно оказывались рядом с ним, продолжая опираться лишь на свою высокопарную мораль и пустую недомагию, за которой не стояло ровно никаких настоящих усилий с их стороны. Однако, поскольку молодой человек считал, что успел давно уже подняться выше своих грубых инстинктов, научившись со временем вершить над ними практически всё что угодно, то теперь Альфреду абсолютно ничего не стоило просто вращать их вокруг своей настоящей личности почти без усилий. И употреблять на пользу своему делу, преобразуя подступающие к горлу гнев и ярость в запасы своей чёрной магической энергии чуть ли не на лету. Таким образом, он мог никогда не опасаться, что напрасно потратит хотя бы толику своих праведных эмоций или заставит замолчать их в себе на долгие годы, как до сих пор это делало подавляющее большинство обычных, заурядных по сравнению с ним людей практически всех возрастов, которые отчего-то до смерти страшились показаться глупыми из-за всего этого в глазах остальных членов окружающего их и, в сущности, такого же безмозглого общества. Ведь в те же самые секунды Альфред просто упрямо шёл к своей цели и не сдавался, не отворачивался от неё ради очередной псевдомагической новинки, являвшей собой чистый пшик, или даже ради более «серьёзных» вещей, под которыми прогибалось уже куда больше народу — таких как время, деньги, границы или усталость.
Во время подобных размышлений чёрный колдун с помощью магомнемонического способа частенько вспоминал один из самых полезных уроков своего бывшего учителя.
— Что же на самом деле определяет природу иллюзии, мой ученик? И почему в последнее время она так часто стала захватывать ум человека, заставляя его прибегать к ней и желать её одновременно? — вопрошал он, стоя на берегу бескрайнего озера, собственноручно сотворённого Эргаротом у западных стен замка. Сделано это было отчасти для того, чтобы оно эффектно обрывалось в межпространственную пустоту подле его пределов, и это помогало пятисотлетнему колдуну в его собственных каждодневных упражнениях по медитативному расширению понимания границ реальности.
— Иллюзия… — серьёзно призадумался Альфред над его словами, как неосознанно делал это уже многие месяцы, когда их высокие диалоги перетекали в более созидательное русло. От этого он не сразу ответил Эргароту и ещё долго стоял потом рядом с ним бок о бок, усиленно перебирая в голове разнообразные догадки, пока учитель юноши торжественно любовался возникающим тут время от времени иномировым закатом. — Иллюзия… она простая. Проще любого другого направления современной маг… современной лжемагической науки, — на последней фразе Альфреду вновь пришлось спешно поправить себя. — И довольно обширная. Эти заклинания нам начали преподавать самими первыми когда-то из числа…
— И опять ты говоришь как недалёкий теоретик! Мысли многомерно. Охватывай всё, что можешь охватить за один раз. Прошлое, будущее, разные предметы и существ. Как это и положено истинному искателю настоящих знаний, каким ты так стремишься стать! — холодно приравнял его слова к ошибке Эргарот.
И, не отводя глаз от образовывающегося на изломе озера частичного горизонта, властно продолжил:
— Иллюзия отнюдь не проста. Если сравнивать её с чрезмерно желанной фантазией, то у человека, который целыми буднями занят одной лишь физической работой, таковой просто нет. Она исчезает из-за того, что ему слишком редко предоставляется возможность думать о ней. В то время как у человека, работа которого много лет составляет в основном чтение нотаций другим или постоянное произнесение лжи — иллюзорное восприятие развито превосходно. Но бывают и исключения. Например, когда человек уже слишком много времени вращается в какой-то одной области своей личной деятельности или пребывает в эйфорическом состоянии из-за продолжающегося денно и нощно воздействия на его мозг абсурдных, казалось бы поначалу, утверждений. Тогда его вера в иллюзию от этого только крепчает, а многие остальные факторы начинают забываться, изменяться или тесниться под воздействием этой веры в разные стороны.
Вот, например, взять тебя: сколько бы ещё времени смог продержаться твой пытливый ум в вашей так называемой «школе магии», прежде чем тебе не стало бы всё равно, и твои недовольные мысли не сменились бы равнодушием? Или бы ты не уверовал, хотя бы отчасти, в то, что некоторые, а может быть, и все преподаваемые тебе там порядки содержат в себе определённую истину?
Именно эта неоднозначность, эта двойственность того, что по сути своей подобной двойственности ни в коей мере не содержит — и есть начало для каждой иллюзии.
Посмотри на природу знания: она обширна, она дробится и преобразуется, но она всегда проистекает из скрытого, превращаясь в явь. Иллюзия же — напротив: точно так же рождаясь из ещё сокрытых пока для тебя фактов или уже давно раскрытой и используемой тобой информации, она старается снова остаться в тени. Или убежать туда, используя твою же собственную слабость как источник.
И только воля, свободная и чистая сила воли человека способна не дать ему усомниться в себе. Искренним образом отделяя правду от лжи, она борется логичными размышлениями с чужим влиянием, точно так же, как и со своим собственным. И развивает в нас столь необходимое постоянное чувство сомнения к любой поступающей извне информации. Независимо от того, насколько правдивой она в конце концов окажется.
Однако это, как всегда, представляется для современного человека слишком непосильной задачей. Ведь он не любит прилагать усилия для преодоления чего бы то ни было, а предпочитает сдаваться на милость обстоятельствам. Собственно, благодаря данной его характерной черте ты и смог интуитивно подобраться к заданному мной вопросу со своей стороны понимания, определив иллюзию как нечто слишком лёгкое для того, чтобы отказаться от неё. Но никогда не забывай, что является её главным противопоставлением.
