Я уезжаю, сеньора, история слишком запутанная, вот вам папка с отчетом, вот вам монография юного Вертера, печатайте на здоровье, только это не монография, а дневник нарцисса над водами, деньги ваши я потратил, адьё.
Или так: простите, сеньора, я плутаю в поисках сюжета, как гавайская богиня на каноэ в поисках новой земли, а вы так удачно попались мне под руку, виноват, не смог удержаться!
Или так: я честно делал свое дело, но здесь не справился бы даже патер Браун; ваш список – это список лжецов, я говорил со всеми, и никто не сказал мне правды, что до вас, милосердная сеньора, то на вас и вовсе клейма негде ставить. Не знаю почему, но в этом я совершенно уверен.
Гарай
Проводив детектива за порог, я заметался в поисках выпивки, но нашел только амаргинью, которую держал для соседки, налил себе стакан и выпил давясь. Парень был не местный, со странным акцентом, но теперь, когда страна забита эстранжеро, как трюм сардинами, кого может удивить акцент? Я сначала думал, это по мою душу пришли, но, когда услышал первый вопрос, сразу понял: он пришел за Доменикой.
Я набрал номер виллы, но подумал, что прослушка наверняка уже стоит, и положил трубку. Я увижу Нику на открытии выставки, но до этого еще четыре дня, за это время можно горы своротить. Она должна знать, что на нее открыли охоту.
Потом я вышел из дому, надеясь успеть на скорый автобус, идущий в сторону Рибейры. Навстречу мне попались двое юнцов с плакатом, на котором черной краской было намалевано Balas em ves de cravos, а возле остановки старуха в шали пыталась всучить мне гвоздику, так что я понял, что сегодня двадцать пятое апреля.
Кретины, думал я, окидывая взглядом возбужденную публику в автобусе, не было тут никакой революции. Военных просто взбесило, что полтора миллиарда эскудо втихомолку вывезли из страны, об этом даже в газетах запретили писать. Еще их взбесило, что нефти в колониях было хоть залейся, а в стране бензина не купишь.
Сначала по радио передали «Grândola, Vila Morena», тайный сигнал к началу переворота, офицеры думали, что будут бои, и вылезли с танками, а народ принялся красные гвоздики в дула совать и песни петь. Так что не было боев.
Ну и что изменилось? Мои родители до семьдесят пятого года жили в трущобах под Матозиньошем, и я, спустя сорок лет, живу в том же доме, грею воду в котелке. В городе больше мечетей, чем костелов, потому что правительство боится слово сказать и подписывает все, что боши пришлют. Вот и выходит, что красные гвоздики в городе означают «давайте вспомним героев», а должны бы означать: попробуем еще разок.
Поднимаясь на холм, я попал под ливень, мгновенно превративший дорогу в поток сизой глины, так что на виллу Понти ввалился грязный, как пес, и долго отряхивался в прихожей под изучающим взглядом служанки.
– Вы уверены, что хозяйка вас ждет? – спросила она, делая мне знак разуться.
Я поискал глазами стул, не нашел, сбросил ботинки и прислонился к стене. Я стоял там минут десять, в мокрых носках, сложив руки на груди, размышляя о том, как можно начать разговор. Доменика, дорогая, доказательств у них нет. Я обещаю молчать. Наверное, за вами скоро придут. А вы оботрите рот, как жена прелюбодейная, и скажите им: я ничего худого не сделала!
По коридору кто-то прошел, потом за стеной засмеялись, забубнили. Да у нее, похоже, гости. Мужские шаги, мужские голоса. На траур не слишком похоже. Почему я хочу ее спасти? Я как тот греческий судья, который не в силах рассудить запутанное дело, писал на полях по-приятельски, что означало: истина темна, решай в пользу друга.
Но судья хотя бы знал, кто ему друг!
Начну сразу в лоб, подумал я, начну с фактов, чтобы она поняла, что врать не имеет смысла. Что попалось вашему любовнику под руку – молоток, нож, каминная кочерга? Нет, не так. У меня язык не повернется. Как можно произнести такое, глядя в это чистое лицо, похожее на цветок хлопка? Просто скажу, что ей надо бежать из города.
У меня есть домик под Миранделой, от бабки достался, вокруг одни поля, станция в шести километрах. Там можно отсидеться, пока не станет ясно, что у них за карты на руках. Ваш подельник скрылся, скажу я сурово, так что гнев публики обрушится на вас, на женщину, которая даже траура не выдержала. Вас распнут, Доменика!
Радин. Понедельник
– Наконец-то. – Варгас быстро шла ему навстречу. – Я два дня пыталась вам дозвониться, но никто не брал трубку. Вы все глупейшим образом пропустили!
За несколько дней галерея изменилась неузнаваемо, как будто сработали мощные кулисные машины. Теларии с мрачными скалами отъехали, железные стены раздвинулись, мозаичный пол засверкал под утренним светом, лившимся из круглого фонаря в потолке.
– Замечательная у вас лантерна! – Радин задрал голову, любуясь куполом.
– Здесь аппаратура как в оперном театре, – сказала она с гордостью. – Что до мозаики, то это всего лишь проекция, стена лиссабонского монастыря.
– Открываетесь сегодня? – Он смотрел на картины, с которых сняли чехлы. Они были похожи то на пруд, полный рыбы, то на кольчугу воина, а издали казались сплошным золотисто-зеленым холстом, от прерывистого блеска сразу уставали глаза. Зато голубая работа, в прошлый раз показавшаяся ему выцветшей, набрала веселого, мокрого холода, будто рука, держащая снежок.
– Открытие было вчера. – Хозяйка нахмурилась и протянула руку за папкой. – Да что с вами такое? Я же оставила вам сообщение!
– Сообщение?
Вот так и проваливаются дилетанты, подумал Радин, смущенно улыбаясь. На визитке был старый лиссабонский номер с двумя двойками, он написал его машинально, потому что хозяин картолерии торопился на обед и висел у него над плечом.
В апреле он попросил у телефонной компании другой номер, потому что Урсула звонила ему по ночам, чтобы рассказать, как он ей ненавистен. Значит, сообщение получил новый владелец двух двоек. А я не попал на открытие и не увидел ледяного лебедя. Тем временем Варгас открыла папку, вынула стопку счетов, лежавшую сверху, пошелестела ими, потом сунула обратно и рассмеялась.
– Ну что ж, теперь вы знаете. – Она пошла в кабинет, а Радин пошел за ней. – Да, мне приходилось время от времени помогать ассистенту с расходами. И да – я сама отправила его на виллу, зная, что Доменика не устоит. Как видите, я не напрасно потратила деньги!
– Я правильно понял: вы послали юношу в дом покойника, чтобы он соблазнил вдову и собрал для вас информацию?
– Вас это беспокоит? – Варгас опустилась в кресло, оставив его стоять. – Я поручила ему войти в доверие к сеньоре, чтобы мы точно знали две вещи: есть ли у нее картины и согласится ли она провести аукцион. Я не могу обмануть ожидания клиентов, понимаете?
– Понимаю. Кстати, ему удалось войти в доверие к двум сеньорам сразу.
– Это вы о прислуге? – Она лениво просматривала страницы отчета. – Надеюсь, вы успели повидаться с Гараем? Теперь он не скоро заговорит.
