Проводник выслушал вопросы до конца, катая конфету за щекой, потер указательным пальцем лоб и заговорил так быстро, что Радин с ходу запутался в глагольных формах и попросил повторить. Потом он угостился карамелью, задал еще два вопроса и простился с проводником на местный манер, похлопав его по плечам.
Выходя из вокзального здания, Радин взял власть в свои руки. Он быстро поплакал, постояв лицом к кирпичной стене, вытер лицо платком и пошел в сторону набережной. Солнце уже взошло и быстро законопатило все щели, прохладный утренний воздух держался только возле реки; он перебрался через парапет, снял мокасины, сунул их в сумку, перекинул сумку через плечо и пошел босиком по узкой полоске прибрежных камней.
Малу
вот кабрал, великий мореплаватель, поссорился с королем, потерял славу и умер в неизвестности, а ведь он бразилию открыл, и кому теперь какое дело? а я поссорилась с хозяйкой и теперь хоть вещи собирай
а все из-за гарая, который вчера на виллу заявился, проводи, говорит, к хозяйке! а я как увидела его, покраснела вся, будто масло воровала, он здесь быть не должен! он из того мира, куда я всю осень по субботам убегала, будто на остров с каруселями!
в матозиньоше жизнь одна, а на вилле другая, там печка топится, краской пахнет и жареными мидиями, там любовь и покой, а на вилле – тишина, поставщики, почтальон, ковры почистить, кондиционеры жужжат, только изредка окликнут сверху, если в гости кто пришел, и весь день ждешь, чтобы хозяйка хоть на час из дому убралась
хозяйка на веранде с ним разговаривала – он мурлычет тихо, будто Библии продает, а она отвечает злобно, будто топориком тюкает, неужто и этот у нее в любовниках, думаю, тьфу! смотреть не на что, глаза бесцветные, как морская вода зимой, нос широкий, хоть тесто на нем раскатывай, а сам весь рыжей шерстью зарос
когда он про Езавель сказал, я как раз в оранжерее букет составляла, там весной стекла снимают, все слыхать, что на веранде говорится, я аж цветы выронила, когда услышала, он еще голос такой нарочно гулкий сделал, прямо как наш отец Батришту
как вы, говорит, могли так с мужем обойтись, теперь его душа беспокойная бродит, не находя пристанища, съедят псы тело Езавели! и будет труп ее как навоз на поле, так что никто не скажет: это Езавель!
потом он ушел, а хозяйка наверх пошла, туфлями шаркает, и сразу плюхнулась среди бела дня в кровать, я уж не знала, что думать, отнесла ей соку сельдерейного на всякий случай, туфли с нее стащила, лежит бледная, за щеки держится, и вижу – не понимает ничего, просто испугалась
она же в церковную школу не ходила, куда ей понять
Радин. Вторник
Что ж ты бросил меня, Салданья, одного – возиться в золотой лузитанской глине. Радин шел пешком, перекладывая тяжелую сумку из одной руки в другую, держась подальше от реки, чтобы не наглотаться ледяного тумана. Ветер нагнал его со стороны речного устья, туман висел над набережной, молочный и вязкий, будто клейстер.
Тот, второй, сделал свое дело и прятался теперь в подреберье, но Радин не держал на него зла. Suum malum cuique, так говорил латинист в колледже, одни прикованы к галере, другие – к больничной койке, а я вот прикован к тому, второму, и, если верить каталонцу, однажды это прекратится само собой. Вы поймете это, когда к вам вернутся ваши потери, сказал доктор. Услышать бы сейчас холодные малеровские бубенцы и выйти к дому, когда сопрано запоет о небесных радостях, да только черта с два.
Свернув на пустынную авениду, Радин пошел по обочине. Почему в этой истории все норовят нанять его в качестве детектива, но ничего действительно важного не поручают? Попутчик попросил его зайти в галерею и произнести текст, который сам написал на бумажке от первого слова до последнего, одним словом, поддельное письмо Агамемнона. После чего пропал навсегда.
Варгас наняла его, чтобы искать ассистента, и заплатила вперед, только вот отчета читать не стала. Флешку с книгой смахнула в ящик стола, будто лавочник медную мелочь. Хотя в книге утверждается, что на стенах галереи висит совсем не то, что Понти хотел показать публике. Похоже, это ее не слишком волнует. Где находится австриец, ее тоже не волнует, это была имитация дела для имитации сыщика. Но зачем?
Теперь Гарай намерен нанять его как надежного человека. Зачем ему детектив без оружия, полицейского жетона или хотя бы навыков телохранителя? Затем, что он хочет нашептать в ямку про ослиные уши правителя. Значит, речь снова идет о словах. В этой истории слишком много слов – и ни слова правды.
По дороге в больницу Радин заехал на квартиру, нашел свои ключи на конторке, бросил сумку на кровать, побрился и переоделся. Наскоро заваривая кофе, он поймал себя на том, что чувствует себя человеком, вернувшимся домой. Скребя щеки затупившейся бритвой, он щурился от удовольствия. Надевая чужую рубашку, насвистывал.
Он был рад, что не сел в лиссабонский поезд. Рад, что ему расскажут подробности дела, рад, что любопытство в нем живо и вспыхивает, будто тополиный пух от спички, рад, что еще раз увидит Лизу.
Возле дверей больницы стояли полицейские машины. Двое парней в форме проверяли у входящих документы, третий говорил по рации, облокотившись на дверцу. Радин обогнул здание и нашел служебный вход, возле которого курила медсестра в сабо на босу ногу.
– Что-то случилось? – спросил Радин, доставая пачку «Português». – Вы тут простудитесь на сквозняке.
– Утром пациент умер на третьем этаже. Дежурный врач заподозрил неладное и вызвал полицию. Теперь у нас лифт не работает!
На лифте висела желтая лента, но служебная лестница еще не была огорожена. Навстречу Радину спускался медбрат в бахилах, в руках у него был пакет с бутербродами, стремительно подмокающий маслом. Жизнь продолжается, подумал Радин, поднимаясь на третий этаж, но пациенты, наверное, чувствуют смерть. Тревожатся, перестукиваются через стенки, как в равелине.
Сейчас поговорим с Гараем, а завтра – с двумя женщинами, словно выпавшими из французского романа времен Второй империи. Я снова в деле и мне весело, хотя на самом деле нет никакого самого дела. Правду сказал каталонец: мы то, чем мы притворяемся! Радин бежал, перепрыгивая через две ступени, пока не уткнулся в дверь знакомой палаты, пока не толкнул ее, незапертую, пока не увидел клеенку на кровати, каталку, похожую на лодку с двумя мачтами, постельное белье, сваленное на полу, открытое настежь окно и тонкий матрасик на подоконнике.
Лиза
Сегодня на репетиции да Сильва велел всем прочесть роман про братьев Земганно, особенно то место, где говорится о машине бури, принадлежавшей цирковой артистке. На следующем занятии покажете мне эту машину и бетховенскую сонату номер 17, сказал мастер, вечером я нашла книгу в сети, прочла только ту страницу, где про бурю, потом взяла наушники и пошла на крышу. Пол там цементный, сбивающий пятки в кровь, зато вместо зеркал вокруг тебя слои теплого вечернего воздуха, и кажется, что сумерки сгущаются прямо на лице.
