Я дал ему слово, что открою не раньше, чем на Рождество, все лето поглядывал на бутылку с нетерпением, а потом остыл и решил оставить на память. Не о самом Серхио, нет, о его жене, у нее тоже был вкус чернослива. Знал бы он, что мы вытворяли на продавленном диване почти каждое утро, закончив двухчасовой сеанс, пришел бы ко мне с ружьем или с удавкой. Но он был доволен портретом жены и приволок коробку с красной подкладкой. Таких бутылок всего тыща двести штук, сказал он, хлопая меня по плечам, не торопись, полюбуйся на нее до особого дня!
В августе Шандро пришел в мой дом и потребовал помощи. Ему и в голову не пришло спросить меня, что я делал эти двенадцать лет. Рисую ли я, женат ли я, доволен ли я. Он просто вспомнил мой адрес и пришел, потому что больше некуда было пойти. Где-то же ему нужно было отсидеться, пока газеты успокоятся. Я был хозяином удачно расположенного дома, вот и все. При этом в моем расположении он даже не сомневался.
Варгас
Он прочел статью о выставке и решил, что это своего рода объявление, такие бывают в воскресных газетах: сеньора такого-то просят дать о себе знать или – адвокат семьи разыскивает наследника. Он решил, что я вызываю его таким допотопным способом, потому что не знаю, где искать. Ему и в голову не пришло, что я считаю его мертвым. Поэтому он вошел в галерею улыбаясь и даже пытался меня обнять, правда, улыбка исчезла, стоило ему оглядеться в железном зале.
Он снял синие очки и сунул их в карман. Лицо у него побледнело под густым загаром.
– Где ты это выкопала? – Он ходил по залу, останавливаясь перед каждой картиной, цокая языком и сквернословя. – Кто намалевал эти водоросли в грязной воде?
Сначала я думала, что он рассудком подвинулся: дурацкие очки, как у слепого баяниста, наголо бритый череп. Потом я поняла, что это камуфляж, что он не умер и не сошел с ума, а просто скрывался в какой-нибудь дыре, и только потом, когда он вошел в кабинет и плюхнулся в кресло, я узнала его окончательно.
– Это сделал Гарай? – Губы у него прямо ходуном ходили. – Ты посмела подменить мои холсты? Куда ты дела настоящую «Аррабиду»?
– А разве это не она? – Я открыла бутылку воды и села за стол. – Как бы там ни было, открытие выставки через четыре дня. А работы прибыли из твоего дома, я сама посылала за ними фургон.
– Что значит – прибыли? Доменика продала тебе это дерьмо?
– Осенью она заявила в интервью, что «Аррабида» хранится в твоей мастерской и ее покажут городу, когда придет время. Мне пришлось завести шпиона в твоем доме, чтобы серия не попала в чужие руки, но потом я узнала, что ты жив и работаешь у Гарая. Была очень рада, послала тебе хорошие холсты, ты ведь это помнишь?
– Это я помню.
– Потом ты исчез, я так и не увидела картин, которые ты обещал мне в письме, потом я узнала, что ты погиб в конце декабря, а потом Доменика сказала, что готова предоставить работы для продажи.
– Хватит врать. – Он нахохлился в кресле, сгибая и разгибая свои длинные пальцы. – Ты получила от Гарая мои работы, увидела их, сдрейфила и заказала ему привычное старье. Тем более что ты считала меня мертвым, уж не знаю почему.
– Только не Гарай. Я нашла бы нужного человека безо всякого риска.
– Значит, ты нашла. А теперь тебе придется сложить этих рыбок в кучу на заднем дворе, залить бензином и поджечь. Пойдем, покажешь мне сарай, в котором ты держишь меня настоящего. И мы снова станем друзьями, pássaro peruano!
– Дай мне два дня, Алехандро, я должна подумать.
После его ухода я открыла коробку сигар, хранящихся для особого случая, повесила на дверь табличку «закрыто» и стала думать.
За последние пятнадцать лет мне пришлось распустить свою жизнь, как Пенелопе – свое покрывало, смотать нитки заново, а после связать так, чтобы пряжа не кололась, согревала и защищала от сырости. Рисковать аукционом – это рисковать всей пряжей. Понти должен исчезнуть или стать моим партнером по этой сделке.
Выставить холсты довольно просто: кто же еще подтвердит подлинность, как не жена, галерея и товарищ по академии. Но можно устроить все еще лучше, с невероятным блеском, если Алехандро пойдет мне навстречу. Если я смогу его заставить.
Возвращение гения – вот что будет на обложке буклета, я еще успею сделать заказ, рано утром позвоню в типографию. Бумага от врача, на случай если у властей возникнут вопросы. Массажист, косметолог, новый костюм и таблетки для куража. Он выйдет на подиум, застенчивый, в белой рубашке без галстука и скажет, что чудом спасся от гибели. Он провел эти месяцы в рыбацком поселке, пытаясь вспомнить, кто он такой.
Мы поднимем эстимейт до четверти миллиона. Хотя по сравнению с фламандским почтовым голубем, купленным на днях за миллион с четвертью, это сущие копейки.
Радин. Среда
Спустившись по переулку, он вышел на площадь с каменной рыбой, удивленно оглядел заполненные народом бары, откуда доносился голос футбольного комментатора, и вспомнил, что сегодня игра. Булочник окликнул его из дверей пекарни и сказал, что через три недели будет матч с аргентинцами, вот это точно стоит посмотреть.
Через три недели я буду далеко, подумал Радин, поворачивая в сторону ратуши, пока не знаю где, но точно далеко. Разве это не то, чего я хочу? Пойти теперь же к Лизе, сказать, что мы уедем вместе, что для нас обоих португальское время закончилось. Что ей пора двигаться дальше и мне тоже, что мы оба застряли на этом дружелюбном берегу, как Миклухо-Маклай в ожидании русского фрегата.
Но что я могу ей предложить? Женщины, родившиеся в девяностых, не бросаются на любовные бусины, железные гвозди и табак. Они не знают, что слова продлевают жизнь, как поцелуи или вино.
Добравшись до реки, где внизу, под мостом, светилась жаровня клошара, Радин остановился у киоска и купил картонный поднос с ужином. Перемахнув через парапет и спустившись по склону, он подошел к сидящему на корточках Мендешу и поздоровался, протянув поднос. Мендеш ему нравился, он был похож на человека, с которым он дружил когда-то в приморском поселке, хотя тот был ненастоящим клошаром и пропал из его жизни, даже не попрощавшись.
– Не люблю такое, – проворчал старик, принимая поднос и вскрывая упаковку, – тут перегородки низкие, вечно десерт попадает в мясо, ну, все равно спасибо.
– А где ваш приятель? – спросил Радин, просто чтобы поддержать разговор, но Мендеш, внезапно оживившись, потыкал пластмассовой вилкой куда-то наверх:
– Бата где? Вчера на кладбище пошел, он там в княжеском склепе будет спать, до самого июля. Сторож-то старый его дружок.
– Это на Аграмонте? А родственники покойного не возражают?
– Да нету там никого. – Мендеш подцепил ломтик свинины и отправил в рот. – В твоем склепе тоже кто-нибудь будет спать. Мертвые нужны только тем, кто видел их живыми.
– Ну, я не против. – Радин уселся на траву возле жаровни и протянул руки к огню. – Никогда на Аграмонте не был, красиво там?
