Вскоре к нам присоединились и другие дети. Некоторые стали постоянными посетителями. Одни соседи всегда привозили к нам своих внуков, когда те приезжали из Айовы. В этом штате нет недостатка в свиньях, но дети никогда не видели, чтобы кто-то из них наслаждался спа. Удивительно жизнерадостная девочка-подросток Келли приходила после сеансов химиотерапии. К тому времени Крис стал огромным и сильным и одним толчком рыльца мог опрокинуть поленницу, но с ней он всегда бывал очень нежен и осторожен. Два мальчика, у семьи которых был еще дом в Массачусетсе, по несколько дней хранили в холодильнике объедки, чтобы привезти их в Хэнкок и отдать Крису; однажды они принесли свежие шоколадные пончики и разделили их между детьми и свиньей. Впервые в жизни я узнала, как весело, оказывается, играть с детьми, и с нетерпением ждала их каждый день.
Когда мама Кейт и Джейн пошла учиться, чтобы освоить новую врачебную специальность терапевта, девочки стали приходить к нам сразу после школы и оставались, пока она не возвращалась домой. Говард ходил с Джейн на ее футбольные матчи. Я помогала Кейт делать уроки. Зимой Говард разводил огонь в печке в соседском доме, чтобы он прогрелся к приходу Лилы. Она приглашала нас на ужины. Мы брали девочек с собой в поездки. Однажды съездили на ферму, где родился Кристофер. Посетили заповедник, чтобы выпустить скунса, которого поймали в своем курятнике. Переночевали в палатке на съезде астрономов в Вермонте. Мы пекли печенье, читали книги, проводили вместе праздники.
Дамочки первыми поняли, что происходит. Если раньше они не нарушали границ наших владений, то теперь начали перепархивать через каменную стену, разделявшую два задних двора, и бродить по обоим, как будто были хозяйками и тут и там. Каким-то образом они сообразили: хотя мы не все были родственниками, благодаря Кристоферу Хогвуду два наших хозяйства стали единым целым.
Слава Кристофера росла пропорционально его размерам. Когда ему исполнилось пять лет, его вес превысил 300 килограммов, что было неудивительно, ведь теперь он получал еду отовсюду. Почтальонша приберегала для него овощную кожуру и клала в наш почтовый ящик желтую карточку, чтобы сообщить, что пора забирать ее. Владелец сырной лавки из соседнего городка доставлял ему прямо в стойло ведра с остатками еды: хлебные корки, прокисший суп, попки помидоров, – сопровождая кормление исполнением оперных арий. Соседи приносили яблоки, переросшие кабачки, сыворотку, оставшуюся после приготовления сыра. У Криса появились поклонники по всему земному шару. Я показывала фотографии нашей могучей свиньи, чтобы произвести впечатление на новых друзей, с которыми встречалась в экспедициях по изучению гепардов, снежных барсов и больших белых акул. Дома все так восхищались им, что на каждых выборах он набирал голоса, подаваемые за кандидатов, которых нет в списке.
Что же такое было в Кристофере Хогвуде, что привлекало к нему буквально всех? Позже Лила сформулировала это так: «Он был великим буддийским учителем. Он научил нас любить. Любить все, что дает нам жизнь. Даже если она подсовывает объедки».
И это правда. Крис любил свою еду. Любил теплую мыльную воду свинячьего спа, любил, когда маленькие детские ручки трепали его за ушами. Любил общество людей. Кем бы вы ни были – ребенком или взрослым, больным или здоровым, смелым или робким, протягивали ли вы арбузную корку, шоколадный пончик или пустую руку, чтобы почесать его за ухом, Кристофер приветствовал вас радостным хрюканьем. Неудивительно, что все обожали его.
Благодаря каждодневным урокам этого Будды на раздвоенных копытцах я не могла не научиться наслаждаться богатствами этого мира: теплом пригревающего солнца, радостью игры с детьми. Кроме того, его душа и тело были такими большими, что на их фоне мои печали казались меньше. После многих переездов Кристофер Хогвуд помог мне обрести дом. И после того, как мои родители отреклись от меня, Кристофер помог мне создать настоящую семью из множества не связанных родственными узами людей и животных самых разных видов – семью, которая держалась не на общих генах и крови, а на любви.
Глава 4
Кларабелль
Затаившись в джунглях, с мокрым от пота лицом, я ждала, что из норы на меня вот-вот выскочит дикий зверь.
Прошло всего несколько часов после того, как мы с фотографом Ником Бишопом приземлились на севере Южноамериканского континента, во Французской Гвиане. До этого нам пришлось долго лететь над огромными мозаиками мангровых болот и нескончаемыми лесами. Нам говорили, что, если прибыть сюда ночью, первое, что поражает, – как же здесь темно. В этой стране размером со штат Индиана живет всего 150 000 человек, и бо́льшую ее часть занимают девственные тропические леса. Но мы прилетели днем и сразу же вместе с Сэмом Маршаллом, биологом из Хайрама, штат Огайо, отправились в Трезор-Ресерв за добычей.
До этого я уже побывала в джунглях на трех континентах, проводя исследования для своих книг, и успела познакомиться со львами, тиграми и медведями. Но эта поездка отличалась от предыдущих. Как и раньше, объектами нашего интереса были главные хищники в экосистеме, к тому же одни из самых крупных представителей своего вида. Однако в этот раз мы «охотились» на пауков.
Сэм называл этот вид – самого большого тарантула на Земле, птицееда-голиафа – «королем джунглей». Самки достигают веса больше 100 граммов и имеют голову иногда размером с абрикос. А размах лап у них такой, что, если бы та паучиха, которую Сэм нашел в норе, выскочила, она вполне могла бы закрыть мне все лицо.
Думать об этом было тревожно. Хотя яд тарантула не смертелен для здорового взрослого человека, но больше чем сантиметровые черные клыки голиафа, безусловно, повредят кожу. И если паук решит впрыснуть свой яд, который парализует его добычу, то тошнота, потливость и боль гарантированы на весь день.
И все же, лежа на животе в грязи, в нескольких сантиметрах от входа в нору, которая может достигать шести метров в глубину, наш рыжеволосый хозяин умоляюще взывал к пауку:
– Выходи! Я хочу встретиться с тобой!
Подражая звукам, издаваемым насекомыми, потому что излюбленной добычей птицеедов являются вовсе не птицы, а жуки, Сэм шевелил веточкой, пока не почувствовал, что паук ухватил ее педипальпами – ногощупальцами, расположенными в передней части головы.
– Она очень сильная! – прокомментировал он.
В свете своего налобного фонаря он мог видеть, что паук – самка. Самки тарантулов крупнее самцов и у некоторых видов живут по 30 лет. Сэм снова пошевелил веточкой. Из норы донеслось шипение. Птицееды-голиафы издают этот угрожающий звук, потирая конечности. Именно это сделала наша паучиха. Прошла буквально секунда, и Сэм провозгласил:
– Она идет!
Огромный тарантул с топотом выскочил из норы, покачиваясь на своих восьми лапах, состоящих из семи сочленений каждая. Его голова была размером с небольшое киви, а брюшная часть – с мандарин. Это еще не взрослый паук, сказал нам Сэм, ему, вероятно, года два. И все же малолетка бесстрашно ринулась вперед, совершив бросок на 10–12 сантиметров, чтобы встретиться лицом к лицу с тремя чудовищами, которые вместе весили как минимум в 4000 раз больше, чем она.
