Не обнаружив добычи, тарантул благоразумно вернулся к выходу из норы, но оставался начеку. Все его восемь глаз рудиментарные, но это ему не мешало, ведь пауки ощущают запах и вкус с помощью особых чувствительных волосков на лапках. Стоя у входа в нору на шелковой подстилке, которую она соткала из своей паутины, паучиха могла уловить вибрацию от шагов даже крохотного насекомого.
– Она знает, что мы тут, – сказал нам Сэм.
Но она не испугалась.
Это впечатляло не меньше, чем встреча с тигром. Хотя о тиграх я знала гораздо больше, чем о пауках. Я, конечно, повидала немало пауков, однако никогда ни с одним из них не встречалась раньше вот так, лицом к лицу. Вскоре это станет для меня обычным делом.
– Удар! Еще удар!
Мы с Ником сидели на корточках позади него, а Сэм комментировал все, что мог видеть благодаря своему фонарику, заглядывая в паучью нору. Птицеед атаковал его веточку.
– Отход назад… Удар! Она не собирается выходить и играть, – наконец разочарованно протянул Сэм. – Она в ярости и поднялась на дыбы.
При явной угрозе тарантулы встают на задние лапы, а передние держат, как каратисты, готовые к нападению. При этом они показывают свои длинные черные клыки; иногда из клыков сочится яд.
Укусов Сэм не боялся – он 20 лет изучал тарантулов, и за это время его еще ни разу не кусали, – но на всякий случай отвернул лицо от входа в нору.
– Она может начать кидаться волосками, – пояснил он.
Вместо того чтобы укусить, раздраженный птицеед-голиаф задними лапами стряхивает со спины особые острые волоски, которые, попадая в глаза, нос и рот «нападающему», вызывают боль и зуд, не проходящие несколько часов.
Этого Сэм совершенно не хотел, потому что, как и мы после второго дня наблюдений за норами птицеедов, уже достаточно мучился от укусов других беспозвоночных, в основном клещей. Хотя Сэм уверял нас, что эти джунгли «безобиднее, чем лес в Огайо», где у него была лаборатория по изучению пауков, мы все каждый вечер принимали «Бенадрил» и «Экседрин», чтобы унять зуд, боль в мышцах и избавиться от вздутий на месте укусов.
Наши исследования были захватывающими и изнурительными. «У меня все болит, – записала я в своем полевом дневнике на третий день нашего пребывания во Французской Гвиане. – Мы мокры от пота, грязны с ног до головы, и на нас так много клещей, что мы уже перестали искать их».
Норы птицеедов обычно находились на крутых (больше 45°) склонах, покрытых гигантскими скользкими влажными листьями и заваленных гниющими поваленными деревьями, которые прогибались под нашими ногами. И хотя там было только два растения с прокалывающими кожу шипами (одно пальма, а другое лиана), мы то и дело натыкались на них, а при жаре больше 30 °С и 90 %-ной влажности даже небольшая ранка может быстро инфицироваться. В бурой листве могло быть скрыто осиное гнездо (Сэма ужалили на второй день), а среди палой листвы и гнилых стволов прятались смертельно опасные ядовитые змеи.
Поэтому в конце дня особенно приятно было возвращаться в «Изумрудные джунгли» – центр изучения природы, где мы остановились. Им управляли голландский натуралист Йоп Монен и его жена Марейке. В центре были побеленные, крытые жестяной кровлей гостевые домики, а в них – вентиляторы, горячая вода и удобные кровати с москитными сетками. Обширная территория была засажена местными тропическими растениями, и между ними вились многочисленные тропки. Но лучше всего было то, что даже среди этого комфорта животные постоянно были рядом, и даже в наших комнатах. По наружным и внутренним стенам вверх и вниз, как капли дождя, скользили гекконы. В нашей душевой обитала жаба. А однажды утром, собираясь встать с постели, я увидела, как из моего ботинка выползла маленькая змейка, которая нашла там убежище на ночь.
Естественно, Сэму не терпелось обследовать каждый уголок наших жилищ в поисках тарантулов. И как-то днем он нашел одного в горшке с бромелией на выложенной плиткой веранде в непосредственной близости от своей комнаты.
– Смотрите-ка! Авикулярия! – крикнул Сэм.
– Можешь дать мне свою ручку? – попросил он меня, когда я подошла.
Ручка была нужна ему не для записей. Он просунул ее между заостренными, как у ананаса, листьями и осторожно подтолкнул тарантула размером с детский кулак, чтобы тот шагнул вперед – в его раскрытую ладонь.
– Сай, – обратился он ко мне, – хочешь подержать ее?
Страх перед пауками отнюдь не врожденный – это подтверждено многими психологическими экспериментами, – однако люди очень легко поддаются арахнофобии. Научить молодого человека или животное бояться чего угодно, хоть безобидного цветка, элементарно. Но в экспериментах люди (и обезьяны) гораздо быстрее приучаются бояться пауков или змей, а не растений, например. Я, как и большинство американцев, выросла на многочисленных историях о страшных и опасных пауках. Несколько раз в юности и уже будучи совсем взрослой, я просыпалась по утрам с горячей покрасневшей припухлостью на теле, и врачи диагностировали это как укус паука (что, если верить Сэму, как правило, неверно), отчего у меня создалось впечатление, будто пауки кусаются просто так, ни с того ни с сего, да еще прячутся буквально повсюду, даже в постели. В детстве мама пугала меня рассказами о черных вдовах – пауках, которые в 15 раз ядовитее, чем гремучая змея. В Австралии я научилась быть осторожной с красноспинными пауками, родственниками черных вдов, которые, однако, кусают людей гораздо чаще, потому что любят селиться в темных местах, скажем в уборных. Все это пронеслось в моем мозгу, пока Сэм предлагал мне взять в руки живого дикого тарантула.
Я опустила глаза и увидела, что, еще прежде чем ответить, уже протянула ему раскрытую ладонь.
Сэм снова подтолкнул паучиху ручкой в брюшко, и она вытянула сначала одну черную волосатую ножку, потом другую, потом еще одну за другой и, наконец, оказалась в моей руке. Ее изогнутые коготки, как у японских жуков, которых я любила держать в детстве, слегка покалывали мне кожу. Она постояла немного, пока я любовалась ею. Это была красавица-брюнетка, которая выглядела так, словно только что сделала модный педикюр: кончики ее лапок были ярко-розовыми. Этот вид так и называют: розоволапый тарантул. Они очень мирные и редко кусаются. Даже их волоски обычно не имеют раздражающего воздействия.
Она тронулась дальше. Сначала медленно, ступая передними лапками, пересекла мою правую ладонь и перешла на подставленную левую, точно так же как моя первая черепаха, Мисс Желтые Глазки, делала, когда я была ребенком. Кстати, этот тарантул и весил примерно столько же, сколько моя черепаха.
А потом произошло нечто удивительное. Держа ее в руке, я буквально почувствовала связь с этим существом. Я больше не видела в ней большого паука; теперь я видела в ней маленькое животное. Конечно, она была и тем и другим. К «животным» относятся не только млекопитающие, но и птицы, и рептилии, и амфибии, и насекомые, рыбы и пауки и многие другие. Но, возможно, потому, что тарантул был пушистым, как бурундук, и достаточно крупным, чтобы его можно было взять на руки, теперь я видела его и всех других пауков в новом свете. Эта паучиха стала в моих глазах личностью, и теперь, держа ее на ладони, я была в ответе за нее. Волна нежности захлестнула меня, пока я смотрела, как она шагает, мягко, медленно и осторожно, по моей коже.
