Но тут она начала ускоряться. Что она делает?
– Они разбегаются, а потом взмывают вверх, – пояснил Сэм.
Когда такое происходит в его лаборатории, он советует студентам отойти подальше, если те не хотят, чтобы летящий тарантул приземлился прямо на них. Розоволапые плетут свои шелковые домики и на карнизах зданий, и в кустах, и на растениях на ананасовых плантациях, но они знают, что их родина – деревья, и если чувствуют угрозу, то устремляются наверх.
Теперь я занервничала, да так, что меня начала бить дрожь. Но беспокоило не то, что мне на лицо может прыгнуть тарантул. Мне стало нехорошо, потому что я испугалась, что это прекрасное, хрупкое живое существо приземлится на выложенную плиткой веранду, а это опасно для него. У всех пауков скелет – внешний, и при падении эта оболочка может разбиться. Красивое дикое существо могло лишиться жизни. И это была бы моя вина.
– Мне кажется, лучше положить ее обратно, – сказала я Сэму и передала паучиху ему, а он выпустил ее на бромелию, где она вернулась в свой шелковый домик.
В тот вечер, когда мы пришли после поиска и переписи паучьих нор, она все еще была там.
– Кажется, у нас появился домашний тарантул, – объявил Сэм. Он назвал ее Кларабелль.
Такой красивой и элегантной леди это имя вполне подходило. Сэм объяснил нам, что тарантулы – «аккуратные маленькие домохозяйки», которые выстилают свои домики, будь то на деревьях или в земле, свежим сухим шелком.
– Они как настоящая Марта Стюарт!
[3] – сказал Сэм.
Хотя пауков принято считать грязными, противными «паразитами», тарантулы чистоплотны, как кошки: они тщательно счищают с себя любую грязь, педантично расчесывая волоски на ногах и используя в качестве гребешка свои клыки.
Мы все больше привязывались к Кларабелль. Утром и вечером мы проверяли, все ли с ней в порядке. Тарантулы хорошо вооружены на случай столкновения с врагами, но трагические случайности не исключены. Иногда ловкое млекопитающее – какая-нибудь особенно стойкая обезьяна или исключительно упрямая носуха – выдерживает поток раздражающих волосков и все-таки вытаскивает тарантула из норы и съедает. То же проделывают и некоторые птицы. Самки ос рода Pepsis, летающие насекомые размером с колибри, жалят тарантулов до паралича, а затем откладывают яйца в их плоть, чтобы личинки, когда вылупятся, могли полакомиться живым пауком. Днем я иногда беспокоилась о Кларабелль и всегда испытывала облегчение, когда мы возвращались и находили ее целой и невредимой в горшке с бромелией.
Я гадала: узнает ли она нас?
– Пауки такие же личности, как и все остальные, – уверял нас Сэм.
У него с 13 лет дома жили тарантулы, а в его лаборатории в Огайо их было около 500. За годы общения с ними Сэм узнал, что в пределах одного вида некоторые особи бывают спокойными, некоторые – нервозными. Иные со временем меняли свое поведение и, казалось, успокаивались в его присутствии. Позже мы с Ником посетили его лабораторию. Один из студентов рассказал нам, что, когда в лаборатории появляется Сэм, происходит нечто необыкновенное: хотя многие из его тарантулов от природы слепы, стоит Сэму – и только Сэму – войти, все 500 тарантулов, сидящие в террариумах, неизменно поворачиваются в его сторону.
Шли дни, и Кларабелль все спокойнее реагировала на то, что мы брали ее на руки. Конечно, так могло быть потому, что мы сами все больше привыкали к ней. Возможно, она невольно учила нас быть спокойнее и держать ее свободнее и увереннее. Нам, всем троим, нравилось так близко общаться с этим маленьким диким животным. Благодаря ей мы чувствовали себя в «Изумрудных джунглях» почти как дома.
Однажды Ник подбросил ей зеленого кузнечика и сфотографировал, как она ест. Большинство пауков, впрыснув добыче парализующий яд, перекачивают жидкость из желудка в жертву, чтобы разжижить пищу, а затем высасывают ее досуха и отбрасывают в сторону оболочку. Тарантулы поступают иначе. Кларабелль измельчала еду с помощью зубов, растущих за ее клыками. И хотя мне было жаль кузнечика – родственника всем нам знакомого сверчка, я была рада, что мы смогли что-то сделать для Кларабелль. Потому что и ей предстояло сделать для нас кое-что важное: она должна была стать послом пауков в мире людей.
Утром нашего последнего дня во Французской Гвиане Сэм усадил Кларабелль в пластиковую коробочку, чтобы взять ее с собой в нашу последнюю поездку в Трезор-Ресерв, а потом выпустить обратно в горшок с бромелией, где ее нашли. Но сначала она должна была встретиться с людьми – как и она, маленькими, но очень важными персонами.
Они ждали нас у начала тропы, ведущей в джунгли: девять ребятишек из местной школы в возрасте от шести до десяти лет пришли из соседней деревни Рура. Йоп представил им Сэма на французском:
– On voit aujourd'hui Dr. Marshall…
Но Сэму не терпелось показать им настоящего почетного гостя. Он достал из рюкзака пластиковый контейнер и осторожно снял с него крышку. Одна волосатая нога показалась над краем контейнера, затем другая и еще одна, и так Кларабелль наконец спокойно взошла на ладонь Сэма.
– Qui veux la toucher? – спросил он детей.
(Кто хочет потрогать ее?)
Мгновение все молчали. Одна маленькая девочка еще раньше призналась, что боится пауков. Но потом десятилетний парнишка в бейсболке поднял руку. Сэм показал ему, как надо держать ладонь, чтобы Кларабелль ступила на нее. Она двигалась так грациозно и неторопливо, что вскоре к ней тянулись уже девять маленьких ладошек – даже той девочки, которая говорила, что боится.
В тот день Ник сделал много фотографий для нашей книги. Я до сих пор люблю смотреть на фото этих ручек: коричневых, розовых, аккуратно сложенных чашечкой, готовых почувствовать шаги существа, которого некоторые из них всего мгновение назад боялись. На одной фотографии три девочки прижимаются друг к другу, чтобы Кларабелль могла пройтись по их коже. Их глаза внимательно и с благоговением смотрят вниз, на паука; на их лицах умиротворение и то чувство полноты, которое можно испытать, только когда держишь в руке маленькое, очаровательное животное. Теперь они увидели дикое существо, обитающее в их родных лесах, другими глазами. В тот день я услышала, как маленькая девочка с аккуратными косичками пробормотала себе под нос: «Elle est belle, le monster». Оно красивое, это чудище.
