Подарив нам свое общество, Кларабелль открыла мне мир пауков, о котором я раньше ничего не знала. Огромные размеры были лишь самым очевидным ее удивительным свойством. Как и все пауки, она обладала поразительными суперспособностями. Так как свой скелет она носила снаружи, то могла сбрасывать его – и даже кутикулу, выстилающую рот, желудок и легкие, – по мере роста. Повредив лапку, Кларабелль могла оторвать ее, съесть и вырастить новую. Из собственного тела она вытягивала шелковую нить и в ходе этого действа превращала жидкое вещество в твердое – мягче, чем хлопок, но прочнее, чем сталь.
У меня дома в Хэнкоке этих удивительных созданий было так много, что я не обращала на них внимания. В подвале у нас водились пауки-сенокосцы с вытянутыми телами: они висели вверх ногами и раскачивали свою паутину, если до них дотронуться. В поленнице мы часто находили пауков-скакунов, которые обладали превосходным зрением и, заметив нас, отпрыгивали в сторону. Наконец, пауки обитали в хлеву, и когда один из них ткал паутину в загоне Кристофера, это напоминало мне сцену из «Паутины Шарлотты». Конечно, я бы никогда не обидела паука. Орудуя в доме пылесосом, я не трогала их паутину. Если паук обнаруживался там, где не положено, например в ванне или на моей подушке, мы с Говардом осторожно ловили его в стаканчик из-под йогурта и выносили наружу.
Но то ли потому, что они были такими маленькими, то ли потому, что они были такими привычными, или потому, что они были беспозвоночными, столь непохожими на птиц, млекопитающих и рептилий, которых я знала намного лучше, я никогда раньше не думала о пауках.
Теперь же благодаря Кларабелль даже самые обычные уголки нашего дома превратились для меня в волшебный мир, где обитают крошечные создания, которые любят свою жизнь точно так же, как мы любим свою.
Глава 5
Рождественский горностай
Было рождественское утро, и настало время традиционного праздничного пиршества для наших кур. Пока Тэсс грызла в доме косточку, а Кристофер чавкал горячим пойлом в стойле, я понесла Дамочкам большую миску свежей горячей кукурузы, чтобы начать праздник. Но на этот раз меня ждал печальный сюрприз. Одна из моих Дамочек, любимая мною черно-белая курица старинной американской породы Доминик, лежала на полу мертвая, с головой, засунутой в дыру в углу курятника.
Я наклонилась и взяла курицу за чешуйчатые желтые ноги, чтобы поднять ее с пола. Но не смогла. Что-то или кто-то держал ее за голову и не отпускал. Я потянула сильнее и вырвала-таки ее. Мгновение спустя из дыры высунулась белая голова меньше грецкого ореха, с угольно-черными глазками, розовым носом… и пятнами алой крови на белом меху вокруг пасти. Это был горностай, крошечный зверек из семейства куньих, в своей зимней шубе. Он смотрел мне прямо в глаза.
Я никогда раньше не видела горностаев. Он был великолепен. Белее, чем снег, или облака, или морская пена, – такой белый, что, казалось, светился, словно ангельские одежды. Неудивительно, что короли отделывали свои мантии мехом горностая. Но еще более впечатляющим был его взгляд – настолько дерзкий и бесстрашный, что у меня перехватило дыхание. Это было существо длиной с мою руку, весом с горсть мелочи, но оно вышло из своей норы, чтобы бросить мне вызов, в то время как я угрожающе возвышалась над ним. «Что ты делаешь с моей курицей? – говорили мне эти угольные глаза. – Отдай!»
Естественно, я-то считала, что это моя курица. Я вырастила ее, как и всех ее сестер, совершенно ручной, из пушистого двухдневного цыпленка, все еще сохранявшего округлую форму яйца. Наши цыплята живут в моем рабочем кабинете, они весело сидят у меня на коленях и плечах, когда я пишу, или бегают друг за дружкой по полу, разбрасывая опилки и перышки. А иногда вносят свой вклад в мою прозу, пробегая по клавиатуре компьютера.
В результате такого воспитания все они очень ласковые. В конце концов я переселяю их из кабинета в курятник, и они начинают свободно гулять по двору, но бросаются к нам с Говардом всякий раз, когда мы выходим наружу. Среди них мы чувствуем себя рок-звездами. Они садятся перед нами на корточки, и мы гладим их или берем на руки и целуем в гребешки.
При Кристофере Хогвуде они всегда крутились вокруг него, когда он был на привязи, и иногда таскали у него еду. Тэсс ими не интересовалась: она была слишком поглощена своим летающим диском, чтобы гоняться за курами. А они следовали за нами с Говардом, когда мы работали во дворе, постоянно переговариваясь своими певучими голосами: где ты? Черви есть? О, жук! Сюда! По вечерам я запирала их в курятнике, и они взлетали на свои насесты – у каждой было свое место, рядом с лучшими подругами, – а я гладила их, и довольное кудахтанье и трели звучали для меня как колыбельная.
Погибшая курица была из тех, что жили с нами дольше всех. Она помогала молодым курочкам осваивать нашу совместную с Кейт, Джейн и Лилой территорию, учила цыплят не бегать через дорогу и предупреждала их, когда замечала ястреба. Она всегда с особым нетерпением ждала, когда ее погладят и накормят, и даже взлетала и усаживалась на складные стулья у обеденного стола, который мы ставили летом под большим серебристым кленом.
Ее тушка еще не остыла. Передо мной стоял ее убийца. По идее, меня должны были переполнять гнев и жажда мести. Тем более что мне были знакомы эти чувства. В мой первый день в детском саду я увидела, как маленький мальчик отрывает ножки пауку. Я укусила его, и, к ужасу родителей, меня с позором отправили домой. В колледже произошел еще один инцидент. Я узнала, что сосед моего бывшего бойфренда солгал о нем властям, и, разъяренная, решила высказать ему все, что о нем думаю. Но неожиданно столкнулась с этим соседом, когда поднималась по лестнице, чтобы найти его. К нашему обоюдному удивлению, я – худенькая, тонкокостная – схватила этого парня за воротник и приложила об стену. Я дрожала от ярости и была потрясена силой, которую она дала мне.
В молодости я боялась таких вспышек гнева, потому что думала, что это у меня в крови. Мой отец отличался уравновешенностью, хотя подчиненные его так уважали, что, как я слышала, один из них как-то раз упал в обморок от благоговейного страха перед ним. Но у матери случались невообразимые приступы гнева. Однажды в старших классах я пригласила своего парня присоединиться ко мне на субботнем вечернем изучении Библии, которое проходило в нескольких кварталах от нашего дома. Он попросил родителей забрать его после того, как он проводит меня. В тот вечер родителей не было, и хотя мы с ним даже не заходили в дом, но, когда они вернулись, слегка подвыпившая мама начала в ярости орать на нас. Мне строго-настрого запрещалось приводить мальчиков, когда родителей не было дома. Я и не приводила. Тем не менее мать пригрозила отвезти меня в больницу, чтобы определить, не потеряла ли я девственность. Отец сумел отговорить ее от этой затеи, но мне надолго запретили видеться с тем мальчиком и посещать занятия по изучению Библии. (Только много лет спустя я поняла, почему мать так разозлилась. Под воздействием нескольких порций мартини она испугалась, что соседи могли увидеть, как ее дочь стоит с мальчиком возле дома, где явно никого нет, и решить, что мы «неправильная» семья.)
