Но это решение принесло мне некоторое успокоение. Отныне я знала, что мне не придется страдать вечно, и поэтому могла продолжать бороться, пока не закончу то, что должна была сделать. По крайней мере, теперь я видела свет в конце тоннеля. Либо мне станет лучше, и я смогу жить дальше, либо нет, и тогда я покончу с этим.
Кроме книги о Кристофере у меня было еще одно обязательство, не выполнив которое я не могла принять окончательное решение. Я подписала контракт на небольшую книжку для юных читателей о работе доктора Лайзы Дэбек, выдающегося исследователя, которая тогда только начала отслеживать по радиомаячкам древесных кенгуру, обитающих в Папуа – Новой Гвинее. Мы подружились с Лайзой много лет назад, после того как познакомились на обсуждении моей книги о розовых дельфинах Амазонки, и для меня было делом чести рассказать о ее важной работе в этой книге. Поездка в те места, где она проводила свои исследования, была запланирована на март – в Нью-Гэмпшире в это время хуже всего: снег тает, превращаясь в грязь, и все выглядит серым и унылым. Возможно, это будет последняя экспедиция в моей жизни, думала я.
Первые три часа пути к нашему лагерю будут самыми трудными, пообещала Лайза. Значит, после этого станет легче, твердила я себе. Мое сердце колотилось в груди, как впавший в исступление барабанщик бонго. Каждый шаг вверх по крутому склону через тропический лес давался с трудом. Я шла, задыхаясь, опираясь на палку. Восьмилетний мальчик из деревни нес мой рюкзак, потому что сама я была не в силах. Одна из местных женщин, тоже работавшая носильщицей, протянула мне покрытую коростой руку, чтобы помочь. У нее явно было кожное заболевание. Я с благодарностью взяла ее за руку. Пот, боль в мышцах, заразные болезни – все это не имело значения. Так же как и прикосновения жгучих листьев или укусы пиявок, которые прыгали с деревьев и могли попасть прямо в глаз. Все, что имело значение, – это ставить одну ногу перед другой, пока не пройдут первые три часа. И тогда мы сможем сесть и отдохнуть.
А потом будет еще шесть часов пути – в этот день.
Полевой лагерь Лайзы находился в горах на высоте 3000 метров на полуострове Хуон в Папуа – Новой Гвинее, и, насколько ей было известно, никто из белых людей, кроме ее исследовательских групп, в тех местах никогда не бывал. Нам – восьми исследователям плюс 44 мужчинам, женщинам и детям из деревни Яван, несущим снаряжение и провизию, – требовалось в напряженном темпе идти три дня, чтобы добраться туда.
Измученная, я уселась вместе со всеми остальными на вершине холма. Именно здесь, ободряюще сказала мне Лайза, участника прошлой экспедиции, 30-летнего культуриста, вырвало, и он признался, что не может идти дальше. (Однако он все-таки пошел.) Наконец-то я могла посмотреть на что-то, кроме своих ног, скользящих по грязи. Оглядевшись, я увидела неописуемую красоту. Далеко внизу виднелись деревушки Яван и Тауэт с покрытыми дерном крышами и аккуратными огородиками и цветниками. Нас окружали массивные деревья, увешанные мхом, словно бархатными шторами. В зелень вкраплялись красные и желтые цветы дикорастущих рододендронов и имбиря. Рыжеватые молодые листья древовидного папоротника были свернуты в «кочаны» размером больше капусты и напоминали о заре мира. В воздухе раздавались крики попугаев. Два члена нашей команды – ветеринар из Сиэтла и служитель зоопарка из Миннеаполиса – запели. Наши папуасские друзья присоединились к ним. Все, казалось, хорошо проводили время. Одна я была полностью сосредоточена на том, чтобы дойти до цели. Ведь, если бы я упала замертво, меня это вполне устроило бы, но уж очень не хотелось портить жизнь всем остальным.
Шесть часов спустя, пока все спешно разбивали палатки под дождем, я углубилась в безлюдный лес, чтобы меня вырвало. Это оказалось не очень хорошей идеей.
В тропическом лесу человек может заблудиться в считаные секунды. Сильный дождь мгновенно смыл все следы и заглушил зовущие голоса. И сама я не звала на помощь. От горной болезни и переохлаждения рассудок мой помутился. Мой друг Ник, фотограф, нашел меня с уже посиневшими губами и пальцами. Я была в полубессознательном состоянии, и так он и отвел меня в палатку.
Лайза и ветеринар быстро сняли с меня мокрую одежду, уложили в спальный мешок и дали горячего питья.
– Что-нибудь еще хочешь? – ласково спросила Лайза.
К этому времени я снова начала соображать.
– Да, – сказала я, – если кто-нибудь найдет мой рюкзак…
То, чего я хотела, лежало у меня в косметичке. Вместе с серебряным обручальным кольцом я хранила там еще одно сокровище, положив их туда, чтобы они не соскользнули и не потерялись во время перехода. Это был полый серебряный браслет, который подруга подарила мне после смерти Тэсс. В нем было немного пепла моей собаки.
Наутро, после очередного изнурительного перехода, мы разбили лагерь в месте под названием Васаунон, которому предстояло стать нашим домом на следующие две недели. Задачей нашей команды было отыскивать находящихся под угрозой исчезновения древесных кенгуру Матши, надевать на них ошейники с радиомаячками и отпускать обратно на волю. Это важная работа: установление ареала обитания кенгуру необходимо для разработки плана защиты тропического леса и его обитателей.
Древние высокие деревья, окружавшие лагерь, охраняли нас, как добрые волшебники с бородами из мха. Мох был усеян папоротниками. Папоротники были усеяны лишайниками, грибами и орхидеями. Но мох нравился мне больше всего. Мир был окутан им, словно бархатом, словно облака в этих высоких горах застыли в зелени и ожили. Джон Рёскин, живший в XIX веке британский теоретик искусства, называл мох – древнее низкорослое мягкое растение – «первой благодатью Земли». Здесь благодать окружала меня повсюду: она покрывала стволы деревьев, лианы, землю, смягчая тяжелые шаги и падение.
Мох рыжеватыми клочьями свисал с ветвей. Он был точно такого же цвета, как древесные кенгуру.
– Годами это было все, что нам удавалось увидеть, – сказала мне Лайза.
Наверняка эти неуловимые зверьки и сейчас сидели там, наверху, на мягких подушках из мха. Древесные кенгуру Матши, вид, который изучает Лайза, почти целиком покрыты коричневато-рыжим мехом, и только животы у них лимонно-желтые. Еще у них влажные розовые носы, длинные пушистые хвосты, а размером они с крупную кошку. Сам Доктор Сьюз
[5] не смог бы придумать более очаровательное существо. Они – как мягкая игрушка, которую сразу хочется обнять. И наша работа среди папоротников и орхидей, тумана и мха заключалась в том, чтобы находить, метить радиомаячками и потом следить за животными, которые выглядели так, будто сошли со страниц детской книги сказок.
