Я часто говорила: «Салли делает все, что я скажу – и даже гораздо больше!» Кое-какие из таких непрошеных поступков создавали проблемы. Она так хорошо подходила на зов, что с ней можно было спокойно гулять в лесу без поводка – я очень любила наши утренние прогулки вдвоем и дневные с моей подругой Джоди Симпсон и ее пуделями, Перл и Мэй. Но при этом Салли частенько съедала и/или изваливалась в чем-то ужасном. Однажды мне пришлось возвращаться из поездки, сидя вместе с ней в багажнике темно-синего внедорожника Джоди, потому что Салли была слишком вонючей и липкой, чтобы ехать на заднем сиденье с другими собаками.
В другой раз мы шли по грунтовой дороге мимо места, где жили немецкие короткошерстные легавые. Их двор был окружен изгородью, чтобы туда не забегали другие собаки. Но это не помешало Салли ворваться в дом через собачью дверь, потревожив недавно ощенившуюся суку и спровоцировав драку между двумя кобелями, которых их владелице пришлось разнимать. При этом ее укусили за руку, так что понадобилось ехать в больницу. Эта женщина была юристом и запросто могла бы подать на меня в суд, поэтому я была очень благодарна ей за то, что она простила Салли ее бесчинства.
Салли обожала воровать. Она таскала обеды из рюкзаков. Выхватывала бутерброд, не донесенный до рта, прямо из твоей руки. Однажды утром она стащила из кухни стальную мочалку, и следы от нее остались на ковре в столовой. Она открывала шкафчик под раковиной, чтобы выудить что-нибудь из мусора. И при этом каждый раз выглядела так, будто была очень горда своими достижениями. Вместо того чтобы сердиться, я не могла удержаться от смеха. А Говард называл ее Маленькая Салли Рецидивистка. Но когда они ехали куда-нибудь вдвоем в его фургоне, он напевал ей песню Брюса Спрингстина «Детка, я хочу на тебе жениться».
Несмотря на принадлежность к одной породе, Салли и Тэсс были почти полными противоположностями. Тэсс была грациозна, а Салли все переворачивала и разбивала. Тэсс обожала свой летающий диск и теннисные мячи, но презирала другие игрушки. Салли, как оказалось, сходила по игрушкам с ума, за исключением фрисби, которую она ловила без всякой охоты и только для того, чтобы порадовать Говарда. Тэсс любила нас, однако считала, что больше чем несколько минут нежностей – это перебор, и терпеть не могла никакие расчески. Салли была необычайно ласкова: она кидалась к незнакомцам и тыкалась мордой им в лицо, выпрашивая поцелуй. И каждый вечер нежилась, пока я больше часа любовно ее расчесывала. Мы поменяли ей корм, и ее пышная шерсть утратила коричневый оттенок, который не нравился Говарду, став угольно-черной.
Я вновь чувствовала себя исцелившейся. Салли сделала меня невыразимо счастливой. Мне нравилась мягкость ее шерсти, нравилось, как ее лапы пахли кукурузной мукой, нравился ее плавный бег, аппетит, с которым она ела (в том числе масло, которое достали из холодильника, чтобы отнести на стол, или хлопья, оставленные на минутку, чтобы ответить на телефонный звонок). Мне нравилось, как она потрошила мягкие игрушки, которые я всегда привозила ей из своих путешествий, искренне наслаждаясь уничтожением синей акулы, красного носорога и одного мягкого ежа за другим. Мне нравились ее стоячие уши. Вскоре после того, как мы с Говардом закончили колледж, рок-группа «Полис» выпустила хит «Все, что она делает, – волшебно», и именно это я чувствовала по отношению к Салли.
Мы спали втроем, прижавшись друг к другу, и все наши конечности – руки, ноги, хвост – были переплетены. К сожалению, Салли часто вскакивала посреди ночи и лаяла, откликаясь на голоса далеких собак и лисиц. Вскоре после этого она уже снова храпела рядом с нами, а мы лежали с колотящимися сердцами, часами глядя на трещину в потолочной штукатурке. И если Говард вставал ночью, Салли немедленно перебиралась на его место и клала голову на подушку. А когда он возвращался, одаривала его широченной улыбкой. Она считала, что это отличная шутка! И мы тоже так считали.
Люди часто говорят о «собаке на всю жизнь» – такое выражение придумал писатель и тоже владелец бордер-колли Джон Кац. «Это собаки, которых мы любим особенно, иногда необъяснимо, сильно», – пояснял он. Тэсс была нашей собакой на всю жизнь.
Но и Салли была ею.
Она не заменила нам ни Тэсс, ни Криса. Она не была серьезной, идеально послушной и поразительно умной бордер-колли, как Тэсс. Она не была великим буддийским учителем, как Кристофер Хогвуд. Она не была мудрой наставницей, как Молли. И все же с того момента, как Салли появилась у нас в доме, я любила ее ничуть не меньше, чем их.
Это дар, который души ушедших оставляют нам: благодаря им наши сердца обретают способность вмещать больше любви. Благодаря животным, которые были у меня до Салли, я любила ее той же любовью, какую прежде испытывала к Молли, к Тэсс, к Крису, – со всей силой, с какой только можно было любить эту дурашливую, хулиганистую, милую, улыбчивую, замечательную собаку.
– Тэсс, должно быть, смеется над нами, – говаривал иногда Говард, видя, как я убираю сухой корм, который Салли разбросала по всей кухне, или намываю ее после того, как она извалялась в разложившейся оленьей туше. Я никогда в этом не сомневалась. Мне нравилось представлять, как Тэсс улыбается нам с небес, зная, что каждый раз, когда я смотрю на Салли, я с благодарностью и любовью думаю и о ней тоже. В конце концов, все обернулось так, как хотела Тэсс, когда явилась ко мне во сне.
Много лет спустя, просматривая записи, которые я сделала после давнего разговора с Эвелин о Салли, я осознала, в чем еще заключалась чудесность того сна. Он начинался с того, что я видела щенка, жизнь которого была в опасности, и я не знала, как спасти его. Сон приснился мне в январе, в том же месяце (и кто знает? возможно, в ту же ночь!), когда Салли, которую тогда звали Зуи, запертая в холодном подвале за много миль от меня, отчаянно пыталась спасти от смерти своих замерзающих щенков. Неужели во сне я, сама того не зная, оказалась в том же ужасном, безвыходном положении, в котором была тогда Салли?
Мне остается только гадать: а являлась ли Тэсс к ней? Показала ли ей меня как обещание нового будущего? Если так, то благодаря Тэсс мы с Салли обе видели друг друга в ту ночь, во сне.
Глава 9
Октавия
Стоя на низкой стремянке, я склонилась над аквариумом, мотая туда-сюда мертвым кальмаром в холодной (восемь градусов!) соленой воде. В конце концов правая рука у меня закоченела, и я продолжила делать то же самое левой, пока и она не замерзла. Но, несмотря на все мои усилия, гигантский тихоокеанский осьминог, новая обитательница Аквариума Новой Англии по имени Октавия, держалась у противоположной стены ее резервуара емкостью 2500 литров, приклеившись к ней присосками. Она не пожелала подплыть ко мне – пока, и я решила попробовать еще раз позже. Мне отчаянно хотелось подружиться с этим осьминогом.
Еще раньше той весной я познакомилась с предшественницей Октавии Афиной. Как только смотритель аквариума открыл тяжелую крышку резервуара, она скользнула ко мне, чтобы осмотреть меня. Ее доминирующий глаз повернулся в глазнице, чтобы встретиться со мной взглядом, а четыре или пять щупалец длиной больше метра, покраснев от возбуждения, потянулись ко мне из воды. Не колеблясь, я опустила руки в воду, и тут же к моей коже прикрепились сначала десятки, а потом сотни белых присосок размером с монету. Осьминог ощущает вкус всей своей кожей, но наиболее отчетливо – через присоски.
