Она заерзала на сиденье, распутывая клубок событий: затянувшаяся ссора родителей, неловкая благодарность Люку при первой встрече, новая работа Альфа, нежелание Люка, чтобы Мэдди встречалась с Дианой… Оказывается, ничего случайного в них не было. Мэдди схватилась за голову, удивляясь, как ей удавалось так долго пребывать в неведении, и пытаясь понять, как теперь ко всему этому относиться.
— Почему ты молчал? — спросила она у Люка.
— Хотел дать ей возможность рассказать тебе самой, — ответил Люк, направляя машину вверх по склону холма вдоль темной, засыпанной листьями обочины. Он продолжил говорить, повторяя то, что услышал от доктора Арнольда, и стараясь своими доводами погасить гнев Мэдди до того, как он вспыхнет в полную силу. Он напомнил ей, как глубоко переживала Элис ее утрату, как искала отблески надежды и не находила их. Люк говорил и говорил, не сводя с нее своих теплых глаз, и перед Мэдди, свернувшейся клубочком на сиденье в темном салоне машины, предстала мать, какой она была после того, как пришла та страшная телеграмма: с какой мукой на лице она тысячи раз обнимала свою плачущую Мэделин, пытаясь ее успокоить. «Ты моя Айрис».
— Она хотела рассказать… — добавил напоследок Люк. — Мы говорили с ней уже бог весть сколько раз. Мэдди, она панически боится снова тебя потерять!
Мэдди откинулась на спинку сиденья. И ей не под силу было перенести это. Она вспомнила свой вопрос, заданный отцу на пляже: «Что-то серьезное? Такое, из-за чего стоит переживать?» И прикрыв глаза, вновь услышала его ответ: «Может, и не стоит», зная в душе, что действительно не стоило.
И вообще следовало относиться к матери более чутко, более внимательно. И Мэдди, несмотря на свое горе, на вечную печаль из-за того, что они с Люком потеряли столько времени, в самом деле собиралась сказать Элис, что всё уже пережито, всё позади. У нее и в мыслях не было обвинять мать в чем бы то ни было. Но бесконечная тоска во взгляде Элис — предвестник еще одного ненужного горя — заставила Мэдди неосознанно изменить свое решение. И слова слетели с ее языка прежде, чем она успела опомниться.
— Возмести нам потери, — сказала она матери. — Докажи, что ты сожалеешь.
— Да, — отозвалась Элис, привстав, — да. Только скажи как.
— Мы вместе поедем в Англию, — ответила Мэдди. — Если ты не сделаешь этого сейчас с нами, не сделаешь никогда. Тебе не придется ни с кем расставаться. Папа мечтает выйти на пенсию и жить на родине, и ты тоже — я знаю. Это будет последний рейс, который тебе придется предпринять. Едем, и я прощу тебя.
Она увидела, как расширились глаза Люка. Казалось он спрашивает: «Ты сейчас серьезно?»
Элис в ужасе смотрела на дочь.
Это было нечестно, да. И жестоко.
Но Мэдди не сожалела о сказанном, когда, преодолевая очередной приступ дурноты, поднялась с кровати, подошла к двери и подняла письмо Гая. Она ни за что не взяла бы свои слова обратно.
Но как бы то ни было, она забыла обо всем, как только открыла письмо и увидела, что решил Гай.
Ее глаза бегали по строкам, она впитывала всё, о чем там говорилось. А речь шла о настоящих родителях, которые не ставят свои интересы превыше интересов детей, о том, как ему жаль, очень, очень жаль…
Руки Мэдди тряслись. Она покрутила листок и прочитала снова: «Раньше, увидев меня, ты улыбалась. Мне очень хочется надеяться, что придет тот день, когда ты снова будешь так делать. Когда мы оба будем улыбаться».
Она смотрела на письмо, в глазах ее стояли слезы.
«Не заставляй меня, пожалуйста, еще раз обсуждать всё это. Не теперь. Я не могу».
Сжав в руке листок, Мэдди подняла глаза и посмотрела на дверь между их спальнями.
«Не заставляй меня еще раз…»
Нужно расставить точки над «и».
Недолго думая, Мэдди взялась за ручку, открыла дверь и ничуть не удивилась, обнаружив Гая по ту сторону двери в рабочей одежде — вероятно, ему просто не пришло в голову ее снять. Он стоял, прислонившись к стене, будто слушая, как она читает, прокручивая у себя в голове слова, которые написал, представляя, как они звучат у нее в ушах.
— Ты в самом деле имеешь в виду это? — спросила она, протягивая листок. Ее голос дрожал больше, чем руки.
— Я хотел, чтобы все было иначе, — ответил Гай так же нетвердо, — но да, это всё, чего я хочу.
Глаза Мэдди затуманились. Она еще раз посмотрела на страницу, роняя слезы на изложенные в письме просьбы Гая.
Чтобы ему позволили попрощаться с Айрис. «Я хочу, чтобы у нее не осталось чувства вины, чтобы она слишком сильно расстраивалась или скучала по мне». Чтобы они не тянули с отъездом: «Я был бы очень благодарен, если бы всё это поскорее закончилось». Он обещал, что никогда не отвернется от Айрис, и просил, чтобы второму малышу рассказали, что он мог быть его ребенком: «Я никогда не женюсь снова, Мэдди. Я понимаю это в глубине души. Ты дала мне ту единственную семью, которую мне всегда хотелось, и я не могу полностью отказаться от этих детей, которые для меня самые что ни на есть родные».
Она подняла голову и снова посмотрела ему в глаза — в его добрые, ласковые глаза.
— Спасибо тебе, Гай, — сказала она, вложив в эти слова всю душу и тоже страстно, изо всех сил желая, чтобы все было иначе.
Они покинули Индию двумя днями позже на полностью загруженном лайнере «Пи энд Оу» до Тилбери, отплывавшем из кипучего, залитого солнцем порта в Бомбее ближе к вечеру. Их должны были встречать родители Люка и Эди. Мэдди и Люк дали им телеграммы, как только забронировали рейс. Они взяли с собой на телеграф Айрис. Им хотелось, чтобы в суматохе спешного отъезда девочка чувствовала себя рядом с родными, в безопасности, понимала, что ее любят. Они старались сделать ее как можно счастливее. Люк поднял Айрис у стойки, помогая заглянуть за металлическую решетку и увидеть, как телеграфист набивает их сообщения: «Едем тчк». Мэдди улыбнулась, увидев, как дочь широко раскрыла глаза от удивления — ей не верилось, что сообщения будут в Англии через считаные минуты, — и согласилась, что это действительно прямо-таки магия. Ей стало легче — им всем стало легче — при виде восторга Айрис. И Мэдди твердо решила не выдавать, как плохо ей было в душном помещении, чтобы не омрачать этот восторг.
После этого они без передышки готовились к отъезду и прощались с друзьями и знакомыми. Мэдди и Айрис последний раз сходили в школу: принесли с собой пироги и много-много раз обнялись с шумными ребятами. Это было одновременно радостно и грустно. Потом, выкроив час в безумных сборах, Люк и Мэдди прогулялись в Висячие сады и заглянули на любимый уголок пляжа. Предыдущим вечером Делла и Джефф закатили им прощальный ужин, после которого позволили детям — включая троицу садовника — резвиться до глубокой ночи. Никому не хотелось прерывать их беготню, смех и игры в догонялки по залитой лунным светом траве или заканчивать раньше времени посиделки.
— Я не уверена, что выдержу, — сказала Делла, со слезами на глазах ставя бокал с вином. — Неужели мы не сможем убедить вас все-таки остаться?
