— А мне даже нравится, — ухмыльнулась Делла. — Элис — бунтарка.
Мэдди приподняла бровь.
— В итоге я попросила ее довериться мне. И пообещала, что мы вернемся до полуночи.
— Волшебный час из сказок, — сострила Делла.
Мэдди не засмеялась. Делла тоже. Она вдруг посмотрела на подругу с некоторой тревогой, отчего Мэдди тоже порядком забеспокоилась.
Она спросила ее, что случилось.
— Да просто, — начала Делла. — Ладно, Питер сказал… — она вздохнула. — Люк говорил тебе, что уезжает?
— О, — безжизненно откликнулась Мэдди (так вот в чем дело), — да, — он говорил ей об этом по дороге домой, когда они возвращались с пляжа. — И уже скоро, да?
— Совсем скоро, — сказала Делла.
Между бровей Мэдди обозначилась морщинка.
— Не хочу думать об этом.
— Здесь можно только пожелать удачи, — посочувствовала Делла. — А о Гае ты тоже не думаешь?
— Даже не спрашивай, — выдохнула Мэдди.
Она все утро старательно избегала мыслей о Гае. И нарочно не вспоминала ту странную фразу об их якобы помолвке, которую Люк услышал из уст Фразера Китона. (Это была еще одна новость, которую Люк сообщил ей, пока они шли к дому. «Что?!» — изумилась она и остановилась как вкопанная.) И уж конечно, Мэдди не хотелось размышлять о том, знал ли Гай об этих слухах, предпринял ли он что-нибудь, чтобы их опровергнуть, и обиделся ли он на то, что она не удосужилась поздороваться с ним в «Джимхане». (И опять все эти бутылки с кипяченой водой.)
Делла помешала ложечкой чай.
— Думаю, Гай будет рвать и метать, когда узнает о том, что вы плавали с Люком.
— Не знаю, будет ли он рвать и метать, — сказала Мэдди, пытаясь представить себе всегда такого спокойного Гая сердитым. От этих расспросов ей внезапно стало еще хуже, потому что он и в самом деле был очень, очень добр к ней. — Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Хорошо, — легко согласилась подруга. — Раз ты просишь.
И Делла принялась строить предположения, куда Люк поведет Мэдди этим вечером. («В ресторан? Или, может, на другой пляж? Нет, это уже чересчур для вечернего выхода, твоя репутация будет уничтожена».) Мэдди снова расслабилась и с готовностью увлеклась волнующей мыслью, что ее репутация будет уничтожена Люком, и в ответ повторила то, что сказала ему вчерашним вечером.
Ей все равно, куда они пойдут.
Мэдди это в самом деле никоим образом не волновало.
В тот вечер не было пляжа или лодки — они поехали вдвоем на автомобиле, который Люк взял напрокат, в старинную португальскую часть города и припарковались в маленьком, вымощенном булыжником переулке, застроенном красивыми европейскими домиками с решетчатыми ставнями и балконами по обеим сторонам фасада. Пригнувшись, они вошли в низкую дверь многоквартирного дома. Люк взял Мэдди за руку и повел по узкой каменной лестнице на запах листьев карри и вареного риса. Он посмеивался через плечо над озадаченной улыбкой Мэдди, а потом отворил еще одну дверь, за которой оказался прекрасный ресторанчик на крыше. Повсюду горели фонари, курился фимиам, дымили глиняные печи. Индийцы были одеты в свои лучшие шелковые одежды, женщины увешаны браслетами.
— Тебе здесь нравится? — спросил он.
— Нравится? — Мэдди искренне не понимала, как он мог в этом усомниться. — Да я просто влюблена в это место.
Они сели за низенький столик, на котором одиноко мерцала фитилем низкая, похожая на блюдце свеча. Вокруг говорили на урду. Хозяин — дородный мужчина средних лет в льняной тунике и брюках — принес им мягкие лепешки наан, большие блюда со сдобренными специями овощами, которые им нужно было съесть, но Мэдди совсем об этом не думала. Позже, уже дома в спальне, она не помнила, прикоснулась ли к чему-либо вообще. Она перебирала в памяти каждую секунду этого вечера (улыбаясь, как помешанная). Но больше всего ей запомнилось, каково было держать Люка за руку, поднимаясь по лестнице, а еще тот момент, когда он перехватил ее взгляд и спросил, как ей понравится, если он телеграфирует в Генеральный штаб и попросит разрешения задержаться в Бомбее подольше.
— А ты можешь так сделать? — спросила она, боясь поверить в то, что он и впрямь может.
— Не вижу причин, почему нет, — ответил Люк. Глаза его блестели от счастья и, наверное, от того, что Мэдди тоже была счастлива. Похоже, по-другому и быть не могло. — Все-таки здесь еще довольно много работы.
— О господи!
Люк просиял.
— Твой ответ можно считать согласием на то, чтобы я не уезжал?
— Конечно, — ответила Мэдди, заливаясь счастливым смехом. Он может остаться! Какая радость, какое облегчение! — А ты не хочешь вернуться на свою реку в Ричмонде?
— Очень хочу, — признался Люк. — Но она ведь никуда не денется.
— А что, если они не разрешат тебе остаться?
— Тогда я возьму отпуск, — заключил Люк, смеясь еще больше, будто стараясь тем самым добавить словам веса. — Не так-то просто взять и оставить вас, мисс Брайт.
Брать отпуск Люку не пришлось. Представитель Генерального штаба в ответной телеграмме сообщил, что они будут рады, если он останется в Бомбее. На следующий день, выкроив время между совещаниями, он заехал сообщить об этом Мэдди. Приезд Люка стал для нее приятной неожиданностью. Она сидела на веранде в мучительном ожидании новостей, попивая чай с матерью (которая тоже удивила дочь тем, что сначала собственноручно принесла поднос, а потом расспросила ее, хотя и весьма холодно, о вечерней трапезе в ресторане. «Звучит довольно… экзотично. Не опасно ли есть такую пищу?»).
От радости Мэдди потеряла дар речи, а Элис, воспользовавшись ее молчанием, поинтересовалась у Люка, надолго ли ему разрешили остаться.
— Не знаю, — ответил тот, не сводя глаз с Мэдди. На нем был очередной темный костюм и белая накрахмаленная сорочка. На губах играла улыбка. — Я думаю, всё зависит от того, как будут развиваться события. Но еще на месяц наверняка.
— На месяц? — переспросила Элис.
«На месяц, — про себя повторила Мэдди, и сердце ее забилось, как бешеное. — Еще целый месяц».
Люк сказал, что это может обернуться и более долгим сроком, а Элис уточнила, означает ли это, что его пребывание может оказаться бессрочным.
— Нет, — ответил Люк. — К лету я точно уеду домой. Боюсь, я не смогу постоянно жить в Радже.
Элис взглянула на него пристально, словно не понимая, как кто-то может добровольно отказаться покидать Индию.
Но Мэдди отлично понимала Люка. Несмотря на то что жизнь в Бомбее начала приносить ей удовольствие — последние пару дней особенно, — все же остаться здесь на всю жизнь она бы тоже не смогла.
Ненавидя себя за то, что бежит впереди паровоза (опять вернулось предубеждение), Мэдди уже рисовала в воображении мягкую лужайку под раскидистой ивой и качающуюся в водах летней Темзы лодку.
