— Это совсем неправильная молитва, — сказал Питер, ткнув Люка в бок. — Так ты можешь оказаться где-нибудь похуже.
— Где же это еще похуже? — удивился Люк.
— Я уверен, 1915-й нам еще покажет, — ответил Питер.
Они жили и не мешали жить другим, а боши не собирались стрелять тем утром. Вокруг стояла кромешная тьма. Поскольку они старались держаться поближе к земле, часовые не должны были заметить их приближения. При удачном раскладе они обстреляют немцев из минометов, обезвредят наблюдательные пункты и унесут ноги без потерь.
Всего в вылазке участвовало пятнадцать человек. Четверо офицеров: сам Люк, Питер, Элдер и Фразер, несколько закаленных в бою саперов и пережившие Ипр наики. Каждый знал свое дело. Люку не требовалось говорить им, чтобы не создавали лишнего шума, пока они все ползли по мерзлой, изрытой снарядами земле к окопам бошей. Ему даже в голову не пришло, что Эрнеста, который и так постоянно молчал, нужно предупреждать о том, чтобы тот держал язык за зубами.
Но когда они подобрались к цели настолько близко, что стало можно различить запах немецкого кофе и услышать шкворчание жареного бекона, Эрнест начал издавать странные звуки: что-то между блеяньем и воем, перемежающимся подавленными всхлипываниями.
Ошеломленный Люк зашипел на него, чтобы он затих. То же самое сделали остальные.
— Христа ради, — пролепетал дрожащим от страха голосом Фразер, — может кто-нибудь заткнуть ему рот?
— Элдис, — произнес Люк, начиная впадать в панику, — немедленно прекратите.
Эрнест не прекратил. Вместо этого он начал плакать, зарылся лицом в холодную землю, возможно от стыда, а может быть, чтобы заглушить вырывавшиеся звуки. Это было жуткое зрелище. Если бы Люк мог, он бы подхватил его, отволок обратно в окоп и прострелил бы ему руку, если бы понадобилось, чтобы под любым возможным предлогом отправить в безопасность, домой.
Но встать в полный рост было равноценно самоубийству. Поэтому Люк подполз к Элдису и схватил его за трясущееся плечо.
— Элдис. — скомандовал он. — Соберитесь.
— Я не могу, — провыл в землю Эрнест. — Я не могу, не могу, не могу…
Он кричал все громче.
— Надо действовать, — приказал Питер. — Заглушим его вопли минометами, а потом ты с него за это спросишь.
Но прежде чем Люк успел дать команду, Элдис с удивительной силой стряхнул его с себя, встал посреди нейтральной территории и закричал. Все в паническом страхе уставились на него. Казалось, это длилось целую вечность, но на самом деле заняло всего несколько секунд, а потом боши открыли огонь из пулемета. Люк дал команду бежать что есть мочи. Один из саперов не послушал его и, проявив храбрость, достойную особой боевой награды, подошел к линии обстрела и убрал пулеметчика. В этот же миг Люк сгреб Элдиса и взвалил себе на плечо, не замечая, как его тело повисло на нем, и, задыхаясь, побежал за своими к безопасным окопам.
Благодаря саперу и его минометам, никого не убили. Фразеру пуля поцарапала щеку, что на некоторое время вывело парнишку из строя. Сапер с минометами получил несколько пуль в плечо. Он написал Люку из индийского санатория в Брайтоне, рассказал, что его отправляют домой к жене и детям в Лахор, и поблагодарил Люка — иначе и не скажешь — за то, что тот был его подполковником.
«У тебя было бы больше поводов благодарить меня, если бы тебя не подстрелили», — написал Люк.
«Даже вы, саиб, не можете управлять пулями, — ответил сапер. — Только вы и были нашим командиром».
Командиром мог бы быть Элдис, Люк в этом не сомневался. Если бы только он по собственной воле не стоял и не орал на нейтральной территории, пока ему не снесло шрапнелью пол-лица. Сначала Люк даже не понял, что Эрнест ранен. Только вернувшись в окоп, он увидел, что у того хлещет кровь, и только тогда обратил наконец внимание на то, как безвольно обвисло его тела. «Нет, — пробормотал Люк, склоняясь над Эрнестом и прижимая руку к остаткам его челюсти, — нет, нет, нет…»
Санитары сначала доставили Элдиса на перевязочный пункт, а оттуда в один из многочисленных пунктов эвакуации раненых, потом в Лондон в отделение лицевой хирургии и наконец в психиатрическую больницу в Суррее — в 5-й королевский госпиталь. Люк написал туда, пытаясь узнать, все ли с Эрнестом в порядке. Ему ответила одна из медсестер. Ее звали сестра Литтон. И она любезно сообщила, что с Элдисом совсем не все в порядке. Он лишился памяти. «Не помнит ни прошлого, ни того, что происходит в течение дня. Но вы должны знать, что мы ухаживаем за ним так хорошо, как только можем. Ему нравится наше какао, а еще он любит выходные, особенно когда к нему приезжает мама». Люку сделалось дурно, когда он прочитал это письмо. Он скомкал его и сжал в кулаке. Его снедал стыд от того, что он сделал с Эрнестом. Остаться в живых, дышать и двигаться, но существовать без лица, без памяти… Питер был прав: есть вещи похуже Франции. И даже похуже смерти.
— Это не твоя вина, — твердил ему Питер.
Мэдди написала то же самое. «Ты должен знать. Если и винить в этом кого-то, так это немецкого пулеметчика. Или Ипр. Возложи вину на Ипр, на генералов, на всю эту ужасную войну. Но, пожалуйста, не терзай себя».
Но он не мог ничего с собой поделать. За февралем пришел март, дни стали длиннее, но теплее не стало, только увеличились потоки воды, заливавшей окопы. Люди мучились от того, что ноги у них распухали и чернели, как после обморожения. Люк, как мог, старался подбодрить бойцов, обещая, что скоро наступит весна и придет тепло, на что и сам очень надеялся. И все это время он не переставал думать о своем решении в тот предрассветный час в декабре взять на задание Элдиса, о том, как он лежал, пока тот стоял, и что не сумел среагировать достаточно быстро и повалить его на землю.
На второй неделе марта вернулся из госпиталя Фразер Китон. На их фланге прибавились сотни новых солдат, завезли боеприпасы, тяжелые снаряды для заградительного огня. И всего этого было доставлено с лихвой для давно обсуждаемого наступления, в ходе которого планировалось вернуть Нев-Шапель. Это опять была бойня. Для обеих сторон потери исчислялись десятками тысяч. Гибли взрослые мужчины и совсем мальчишки. Они оставались лежать на поле боя, один на другом, пока артиллерия и пулеметы не прекращали огонь. И тогда те, кто остался в живых, могли покинуть окопы, дать воды раненым, попытаться оттащить их в безопасное место. Но в депешах операция была объявлена успешной. «Нев-Шапель снова в руках британцев, а линия фронта продвинулась вперед более чем на полмили».
— Полмили, — вздохнул Питер, когда они наконец закончили операцию и вошли в разрушенный город, чтобы расположиться в первом попавшемся уцелевшем здании на шестидневный отдых. — Половина мили. Сколько ж убитых и раненых получается за каждый ярд?
— Сто, — сказал Фразер, удачно переживший эту мясорубку и, по всей видимости, уже подсчитавший зловещие цифры.
— Сто, — повторил Люк. Воспаленными глазами он обвел неровный строй тех, кто еще остался. Их тюрбаны и форму покрывали грязь и кровь, и Люк в очередной раз изумился, как могут сипаи стоять так прямо, несмотря на почерневшие в окопах стопы, холод и постоянный недостаток сна; несмотря на то, что им пришлось хоронить товарищей, убивать и видеть смерть. Как долго они еще продержатся и продолжат подчиняться жестоким приказам? В последнее время в некоторых письмах появилось куда больше злобы, чувствовалась ярость, которую Люк понимал и о которой никогда бы не доложил. Можно ли сосчитать дни их службы? Он решил, что, наверное, можно, и потом, поскольку мысли об Элдисе постоянно преследовали его, подумал, какие выводы сделал бы тот, если бы сохранил разум? И остался ли бы в живых сейчас, после этих трех дней побоища, если бы он, Люк, дал ему больше времени на восстановление?
