Я помню ту дорогу. Вижу водителя, который мне помог. Чувствую корни деревьев под колесами машины. Я представляю себе эвакопункт, в который меня отвезли, и чувствую вкус крови во рту. Я могу вообразить или просто помню страх, охвативший меня на уставленном носилками поле от того, что не знаю, где мне предстоит умереть. Ко мне подошла медсестра, прикрепила на гимнастерку ярлычок, а потом отправила прямо в поезд. Меня отвезли в госпиталь в Дьеппе. Врачи там все добрые и уставшие. Вытащили осколки из моей головы, из тела, зафиксировали сломанные ребра. Я знаю все это, потому что это осталось у меня в памяти. Но мне эти воспоминания не нужны. Мне нужны не они.
Мне нужна ты.
Где ты встречаешь Рождество? Сидишь ли ты сейчас под открытым небом, подставив лицо теплу? Лицо, которое я никогда не увижу. Ты улыбаешься? Счастлива ли ты? Мне хочется думать, что да.
А ждешь ли ты меня, как я тебя?
Думаешь ли ты обо мне сейчас?»
Он отложил ручку и уронил больную голову на руки.
* * *
Мэдди смотрела в яркое индийское небо. Ее щеки согревало яркое солнце. Она держала на коленях восьмимесячную Айрис, придерживая ручку малышки и не давая ей тянуть воротник платья, и, как всегда, думала о Люке. От яркого полуденного солнца на глаза ей набежали слезы, и она всерьез попыталась сделать то, о чем твердили ей все вокруг: поверить в то, что его больше нет.
— От меня хотят, чтобы я смирилась, — прошептала она дочке. — А я не знаю, как это сделать.
Айрис нашла в этих словах что-то забавное, одной ей ведомое, и засмеялась.
— Это жестоко, — сказала Мэдди, целуя дочку. — Просто бесчеловечно.
Был канун Рождества. Завтра будет первое Рождество Айрис. И несмотря на все обещания, данные родителям, Делле и Питеру, который, по счастью, благополучно избежал торпед и в сентябре вернулся, устроился на прежнюю работу и поселился вместе с ними на вилле, поскольку у них было полно свободного места и никому не хотелось, чтобы он жил один, Мэдди продолжала мечтать, что от Люка придет весточка, где он сообщит, что все-таки жив и едет к ним. А еще лучше, если бы он появился на веранде и стоял бы, засунув руки в карманы и повернув к ним свое красивое лицо, смотрел бы на них. «Неужели ты думала, что я пропущу еще одно Рождество?» Мэдди бросила взгляд на веранду, просто на всякий случай…
Но нет. Его там не было.
Никогда не было.
Последние письма, которые она отправила ему на фронт, вернулись обратно. Конверты, в которых она отсылала ему описания каждой улыбки Айрис, каждой ее маленькой выходки и каждого звука, так никто и не вскрыл. Все они были помечены безжалостной надписью: «Убит в бою». Она с ненавистью выбросила письма. В конце концов она оставила поиски того, кто также мог допускать, что Люк жив, но не потому, что потеряла надежду, а потому, что больше не осталось людей, кому она еще могла бы написать. «Слава богу», — как-то перед ужином сказал матери отец, и Мэдди едва сдержалась, чтобы не ворваться к ним в гардеробную и не сказать о том, как больно ранят ее их слова. «Просто позвольте мне верить. Почему бы нет?» Но как бы то ни было, ее письма ни к чему не привели. Командир Люка был первым, кто ее осадил. На мольбы Мэдди признать возможную ошибку он ответил вежливо, но твердо, что ошибки быть не могло, а также дал ужасный совет продолжать жить своей жизнью. «Я бы не хотел, чтобы моя жена тратила свою жизнь, ожидая меня». Мэдди в ярости отшвырнула то письмо.
Сделать то же самое с письмом от давнего знакомого Люка в Генеральном штабе она не смогла, потому что он его не прислал. Не ответил ей и его начальник, а также начальник начальника.
— А ты не можешь подергать за свои ниточки? — обратилась она за помощью к отцу.
— Милая моя, — мягко сказал отец, — нет таких ниточек, какие тебе нужны.
В отличие от начальников, секретари всех базовых госпиталей ответили. Но ответы их были формальными. В них говорилось, что у них слишком много раненых, чтобы они имели возможность общаться с родственниками в каждом отдельном случае. «Пожалуйста, примите наши искренние соболезнования». То же самое было с секретарями в Лондоне. Если бы только Мэдди была в Англии, она бы сама обошла все палаты. Но подводные лодки еще представляли опасность, и ей по-прежнему не хотелось подвергать опасности Айрис. Эди прямо отказалась наводить справки: «Не хочу зря обнадеживать тебя, радость моя. В этом вопросе я согласна с твоим отцом». Что еще сделать, Мэдди не знала.
— Оставь все как есть, дорогая Мэдди, — сказал Питер, вернувшись. Он был бледен, тих и очень, очень худ.
Они гуляли по саду вдвоем, бросив вызов последним муссонным дождям. У Деллы был воскресный ужин с Джеффом, в чьих услугах экспедиционные силы, по счастью, не нуждались. «Зубы — последнее, что их интересует», — ухмыльнулся Питер. А родители Мэдди были не против присмотреть за малышкой Айрис.
— Не могу я оставить все как есть, — ответила Мэдди. — Просто не могу, и все.
— Но тебе придется, — не отступал Питер. Он остановился, криво опершись на свой протез, и посмотрел на нее из-под зонтика. Его бледное лицо исказилось от боли. — Его нет. Мне так жаль…
— А что, если с ним случилось что-нибудь, как с Эрнестом Элдисом? — перебила Мэдди. — Что, если он забыл и ждет, что я…
— Ничего он не ждет, — возразил Питер тихим голосом, от которого невозможно было не заплакать. Питер напомнил Мэдди, что навещал Эрнеста в конце августа. Люка там не было. — Я даже спрашивал у тамошней чертовой медсестры, не видела ли она кого-нибудь похожего на него.
За это Мэдди и ухватилась, как за соломинку.
— Тогда ты тоже думаешь, что он может быть жив…
— Нет. Нет, — Питер поднял лицо к дождливому небу, сжав челюсти, — мне просто… хотелось бы. Мне его не хватает. Каждый день. И я чувствую себя таким виноватым за то, что я сейчас здесь, а он — нет. Сестра сказала, что люди постоянно пишут. Сотни писем каждый месяц. Они спрашивают о любимых, которых никак не могут отпустить.
— Но…
— Нет! — воскликнул Питер. — Никаких «но», — он протянул к ней свободную руку. Она попыталась отстраниться, испугавшись, что если он дотронется до нее, то сможет убедить. Он уцепился за ее пальцы. — Я был там, Мэдди.
— Ты видел его мертвым? — спросила она и, к своему ужасу, на самом деле начала плакать. — Ты вообще его видел?
— Я все видел, — проговорил Питер, тоже роняя слезы. — Не заставляй меня рассказывать, что я видел…
— Что? — вырвалось у нее против воли. — Что же ты видел?
— Я видел, как он умер.
— Нет, — сказала Мэдди. Но даже тогда у нее перед глазами стоял Люк. Не в военной форме, не где-то во Франции, а в льняном пиджаке на дорожке, в вечернем костюме в «Джимхане», за столиком напротив в ресторане на крыше, перед собором Святого Фомы, в море с ней на руках…
