— Была? — переспросил он.
Но больше медсестра ничего не сказала. Она сложила его письмо и убрала в карман фартука, отказываясь сообщить ему самые простые вещи: что случилось с женщиной, которая, как выяснилось, была его женой, и давно ли он находится в этом странном месте.
— Вы должны мне сказать, — принялся настаивать он. И, к его стыду, голос снова дрогнул.
— Вы опять запаникуете, — успокаивающе ответила она.
— Что значит «опять»? — спросил он.
— Не думайте об этом. Эмма придет с минуты на минуту.
— Эмма? — у него заколотилось сердце. «Кто такая Эмма?»
— Да, — сказала медсестра, — Эмма Литтон. Ваша добрая, хорошая подруга. Подождите немного. Она вам всё объяснит.
Глава 30
Бомбей, 1921 год
В ту ночь Мэдди не вернулась на виллу Гая. Они с Люком, тяжело дыша, прижались друг к другу: его голова к ее шее, ее щека к его волосам — «ты правда здесь», а потом, взявшись за руки и сцепив пальцы, медленно пошли вниз, к пляжу. На эти безмолвные белые пески Люк привел ее на первое свидание, и здесь же она горевала по нему каждый Новый год.
— Мне так тяжело думать, сколько тебе пришлось испытать, — вздохнул он, привлекая ее к себе.
— Со мной был Питер, — улыбнулась она.
— Лучше бы и ему не приходилось, — ответил он.
Им обоим хотелось того же.
Они просидели под пальмами до самого рассвета, не выпуская друг друга из объятий. Мэдди понимала, что ей нельзя дольше оставаться, что Гай встревожится, если проснется и не обнаружит ее дома, но ее обнимал Люк, она чувствовала его дыхание, и ничто, даже обида Гая, не заставило бы ее уйти.
Они говорили о многом. Он просил ее рассказать об Айрис.
— Каждую мелочь, — сказал он. — Я хочу знать все. Ничего не пропускай.
— Это займет время, — предупредила Мэдди.
— Время у меня есть, — заверил ее Люк. — Какой она была во младенчестве? Она хорошо спала?
— Не спала месяцами, — ответила Мэдди и продолжила рассказ, стараясь выудить из памяти всё, что могла: первые шаги Айрис, первые слова, то, от чего она заливалась смехом, и то, от чего она плакала, то, что она ела охотно и от чего отказывалась — словом, всё. Взгляд Люка был прикован к лицу Мэдди. И она смотрела только в его глаза — голодные, нетерпеливые и ненасытные.
— Я люблю ее, — сказал он. — Я никогда с ней не встречался, но всегда любил. Очень.
— И она полюбит тебя. Так же сильно.
— Она испугалась меня. Побежала к Гаю, — Люк постарался, чтобы его голос прозвучал ровно, но Мэдди все равно заметила, насколько это его задело.
Как это отвратительно, как несправедливо.
— Ей всего шесть, — постаралась объяснить Мэдди, — и настроение ей испортили еще до того, как ты пришел. Праздник получился ужасный, — она коснулась лица Люка, стараясь немного успокоить его; тепло его кожи по-прежнему казалась ей нереальной, — и повторила: — Она тебя полюбит.
— Я купил ей набор доктора, — сообщил Люк. — Мама мне подсказала…
— Надо поблагодарить Господа за твою маму, — просияла Мэдди. — Хватит уже кукол.
Она расспросила Люка, как отреагировали родители, когда узнали, что он жив, и он рассказал ей, как удивил их, явившись домой в воскресенье тремя неделями раньше.
— Любишь ты сюрпризы! — хмыкнула Мэдди.
— Мне хотелось сообщить им лично, — объяснил Люк, проводя пальцами вверх и вниз по ее руке. — Это было так… нереально снова оказаться в доме. Там все было так, как я помню. Сад, парадная дверь, чайки на крыше… Всё так же, — он всматривался в темное море, вспоминая. — Мать, она была в кухне. Просто сидела и смотрела на шкафчик, который я должен был починить.
— Я знаю про этот шкафчик.
Люк улыбнулся. (Та самая его улыбка.)
— Она тебе рассказала?
— Она сказала, что ты был пьян, когда пытался его починить.
Услышав это, Люк засмеялся.
Мэдди так любила его смех.
— И вот, — продолжил он, — она не услышала, как я вошел. И я сказал ей: «Может, позволишь мне починить его как следует?» Боже мой, как у нее переменилось лицо… — улыбка расплылась по лицу Люка. — Тебе надо было ее видеть, Мэдди.
— Жаль, что я не видела, — сказала она.
— Потом вошел отец и… ой, это было… нечто.
— Они, наверное, не хотели, чтобы ты уезжал, — предположила Мэдди, пытаясь представить себе, что ей пришлось бы отпустить Айрис после подобного возвращения.
— Они понимали, что я должен, — ответил Люк, и его лицо вновь посерьезнело. — Я должен был приехать, Мэдди.
— Конечно, ты должен был приехать, — отозвалась она.
В этом не было никаких сомнений.
Конечно, они говорили о войне и о том, что произошло с ним и со многими их знакомыми, не в последнюю очередь вспомнив Фразера Китона — юного симпатягу Фразера, на которого Люк набросил свой китель и которого похоронили вместе с жетонами Люка и его фотографией, не разобравшись в хаосе сражения.
— Я ездил проведать его родных, — добавил Люк, — перед тем как отплыть. Сказать, что это было ужасно, — не сказать ничего, — он внимательно посмотрел на Мэдди. — Его родители были так… благодарны, когда наконец узнали правду. Я соврал им, что он умер быстро.
— Я бы поступила так же, — кивнула Мэдди, и в глазах у нее защипало при мысли об убитых горем родителях Фразера.
Вспоминали они и Эрнеста, который, ожидая перевода в другой пансионат, пока оставался в Пятом королевском. Думать о том, что Питер, навещая там Эрнеста в 1915 году, разминулся с Люком на какие-то жалкие три месяца, было мучительно.
— Это просто убивает меня, — призналась Мэдди. — Сводит с ума.
— Знаешь, Питеру казалось, что он видел меня. На дороге в Меней после того, как меня ранило, — Люк нахмурился. — Он рассказал мне об этом вчера.
Эти слова не сразу дошли до сознания Мэдди. А когда это произошло, она вспомнила, сколько раз Питер клялся ей, что Люк не мог выжить. Она выпрямилась, испытывая недоумение и потихоньку разгорающийся гнев.
Он тебя видел?
— Думал, что видел, — поправил ее Люк. — Предположил, что это была галлюцинация от потери крови, — Люк коротко вздохнул. — Может, так оно и было. Но твой муж помог ему в это уверовать.
— Гай?! Он знал? — воскликнула Мэдди. — Гай? — она села прямо, и ее глаза сверкнули яростью. — Он никогда мне не говорил. Ни один из них ничего мне не говорил.
— Питер клянет себя за это.
У Мэдди чуть не вырвалось: «А как может быть иначе!» — но она вовремя остановила себя. Ей вспомнилось, как вернувшийся калекой Питер горевал, какой мукой было искажено его ужасно бледное лицо, когда она донимала его вопросами о смерти Люка. «Не заставляй меня рассказывать, что я видел».
