– Куилл, а мне надо рассказывать пастору о том, что я… ну, ты знаешь…? – и Куилл так многозначительно покачал головой, что Кеннет немедленно учуял секрет и вскинулся, как почуявший мясо пёс – даже дым от костра ему не помешал.
У Кеннета, конечно, было предостаточно грехов, в которых он мог исповедаться – в которых ему следовало исповедаться. По справедливости, Кеннет должен был попросить прощения уже за то, что родился, но странен тот задира, что лежит ночью без сна, переживая о своих преступлениях. Так что все были потрясены, когда во время вечерней трапезы он поднялся на глазах у всех и заявил Коулу Кейну тоном холодным, как морское стекло:
– Что нам стоит сделать, так это рассказать вам, что другие натворили дурного.
В глазах Кеннета так и сияло лукавство: Кейн, несомненно, сможет разглядеть его злодейство.
Однако «пастор», едва сдерживающий пылкость в голосе, ответил «Да!».
– Да! Именно так мы и поступим, Кеннет. Толковый ты паренёк. Каждый мальчик может либо исповедаться в своих собственных проступках, либо поведать мне грехи другого мальчика. Тогда всё станет мне известно.
В своём ли Кеннет уме? Конечно, все станут исповедоваться в том, что Кеннет обзывал их, что Кеннет бил их, что Кеннет ставил им подножки, выкручивал руки или разбивал яйца, которые они несли… Хотя нет. После кратких размышлений стало ясно, что такого не произойдёт. Конечно, нет. Никто не жалуется на задиру, поскольку потом задира заставит расплачиваться.
Кеннет оглядел пещеру с самодовольной ухмылкой. Он останавливал взгляд на каждом из мальчишек поочерёдно, а лицо его словно вопрошало: «Что бы такого мне рассказать ему про тебя?»
– Ты же не расскажешь про… секрет Джон, правда? – прошептал Куилл Мурдо. Он знал, что другу пришла в голову эта мысль, потому что на мгновение и сам задумался об этом.
– Зачем мне это? Быть девчонкой – не грех. – Мурдо это предположение привело в ярость (хоть он и подумал об этом). – Мы вообще ни словечка не должны ему рассказывать. Не его это дело – кто что натворил. – Он стиснул ладони в кулаки и ударил воздух. В последнее время в Мурдо появилось какое-то бешенство, пугавшее Куилла. Ужасно, когда друг перестаёт быть таким, каким ты его знаешь и любишь. Куилл положил руку ему на плечо, успокаивая, но Мурдо сбросил её, будто боялся, что он украдёт его злость, когда она нужна ему самому.
– Знаешь чего: давай ему скажем, чего мы не делали, – предложил Куилл. – Не молились достаточно. Работали маловато. Забыли о своей цели. Отчаяние – это грех. Можем исповедаться в Отчаянии.
– Я не отчаялся, – рявкнул Мурдо.
– Я знаю. Я просто говорю…
И Мурдо в конце концов согласился, что лучше всего так и поступить: признаться не в «делах», а в «неделах». Так что, явившись на исповедь в назначенное время и встав перед так называемым «пастором» на колени, они стали признаваться в грехах упущения.
– Я не помолился вчера перед сном.
– Я Десять заповедей позабыл.
– Я золу не подмёл, когда мама попросила.
– Я в кирке заснул, пока преподобный Букан говорил.
– Я, кажется, отчаялся в прошлый четверг. Только на минутку. Или в пятницу.
– А что вы можете поведать мне о грехах остальных?
– Ничего, мистер Кейн.
– Пастор Кейн, – сказал деревенский могильщик.
Но Куилл дал Джон обещание. А ещё он дал обещание себе – что никогда не станет обращаться к Кейну «пастор».
– Ничего, мистер Кейн, – повторил он, и Кейн отвесил ему подзатыльник.
* * *
Куиллиам никому не стал рассказывать, что мистер Кейн ударил его, но кто-то, должно быть, сделал это за него, потому что мальчишки внезапно пришли в ужас. Как и Мурдо с Куиллом, до этого они шутили над тем, в чём будут исповедоваться, и говорили: «Он в зубах ковырялся. Он мне в ухо храпел». Теперь им грозило насилие. Всем стало не до смеха.
Жители Сент-Килды – люди кроткие, Куилл знал об этом, потому что Мурдина ему так сказала: «До чего вы приятные, кроткие люди: сидите на своём острове-королевстве, весёлые, как дрозды». Вот что она ему сказала.
– Если Кейн ударит меня, я убью его! – выпалил Лаклан.
Остальные уставились на него – лицо красное от ярости, зубы оскалены, как у пса.
– Не здесь. Не здесь. Не здесь, пусть попробует! Пусть только хоть кто попробует! Не здесь!
И Лаклан оглядел других мальчишек так, словно он-то считал Стак своей тихой гаванью, как вдруг обнаружил, что ему угрожает мужчина с кулаками.
Чудеса
Дни недели казались важными, и не только для того, чтобы знать, когда наступит воскресенье или очередной день исповеди. Чем четверг отличался от вторника? Мальчишки ели одну и ту же еду, делали одну и ту же работу, думали одни и те же мысли. И всё же продолжали бесконечно спрашивать: «Какой нынче день, Куилл?», «Сегодня пятница, Куилл?», «Сегодня понедельник?». Дни недели – это всё равно что спускаться по скале и наощупь искать, на что бы опереться ногой дальше. Если опоры никак не находится, как ни стараешься её нащупать, это может лишить мужества.
Но почему они вечно спрашивали именно его? Раздражительность поразила всех, как вспышка стригущего лишая, и Куилла – не меньше остальных. Из носа у него беспрестанно текло, отчего на верхней губе выскочили безобразные болячки. И всё же шмыганье Калума или очередной вопрос кого-нибудь из мальчишек «Какой сегодня день, Куилл?» были куда хуже: они капали ему на нервы, как кипяток. Куилл глубоко вдохнул, нашёл острый камень и начал выцарапывать над своим спальным местом календарь. Он наобум решил, что сейчас октябрь.
Донал Дон тоже кое-что нацарапал – изображение плота, который он строил. Как построить плот на скалистом пике, где не растёт ничего крупнее лишайников да морских блюдечек? Приходится надеяться, что материалы предоставит море. Море много чего приносит: смытый с кораблей груз, например. Обломки бедствия. Не нужно задумываться над ними слишком сильно, иначе разболится душа, но иногда где-то далеко в открытом море волна ударяется о корабль и смывает за борт корзины, бочки и ящики, а иногда даже мачту.
А иногда людей.
Немало лодок бегут от штормов к Сент-Килде и оказываются в заливе Виллидж-Бэй на Хирте или с подветренной стороны Стаков. Но некоторых подхватывает бурное течение и бросает на скалы, и лодки крошатся, как овсяные лепёшки. Или они застревают среди камней, и море потихоньку терзает их – доска за килем, за палубой, за человеком…
Как бы то ни было, древесину тоже постоянно приносит. Волны много лет могут швырять доску по океанам, прежде чем прибьют её к берегу, а следующий же шторм может вновь забрать её. Но жители Килды собирают плавник, как собирают всё остальное – водоросли, моллюсков, птичьи яйца…
