Сначала он лез так, чтобы впечатлить своими умениями оставшихся внизу мальчишек. Но в подъёме по любой скале наступает момент, когда одна ошибка уже перестаёт грозить простым шлепком о землю и смехом товарищей и начинает – переломанными костями, сломанным черепом и постелью на кладбище. Так что вскоре Куилл рассчитывал каждое своё движение, замирая, когда поднимался ветер, отдыхая, когда икры ног сводило. Он подбирался к Королю Олуше по диагонали. Чтобы застать его врасплох, Куиллу придётся проползти по скале совершенно незамеченным.
В какой-то момент, нащупывая рукой опору, он положил ладонь на брошенное чаячье яйцо, и его тухлое содержимое взорвалось, забрызгав ему волосы и испачкав рукав.
– Я до тебя доберусь Твоё Величество, – прошептал Куилл и, чтобы выбросить из головы, что волосы у него унизительно измазаны яйцом, вообразил себя Одиссеем, выбирающимся из деревянного коня, чтобы захватить Трою.
Эту историю ему рассказала Мурдина – историю из другого, далёкого времени и места. Куилл едва понимал, что она толкует о городских стенах, сандалиях, греках и троянцах: это была часть её мира большой земли, образованного мира. Но история понравилась ему именно потому, что, как и Мурдина, она была странной и волнительной. Мурдине, несмотря на то, что приехала она ненадолго, было искренне интересно узнать побольше о Хирте, её людях, обычаях и жизненном укладе. Она восхищалась храбростью птицеловов – быстро поняла, насколько это опасно – и говорила, что тот, кто лезет в самую гущу беспощадных клювов и громадных костлявых крыльев, должен быть настоящим смельчаком… Наверное, вернувшись домой, он сможет рассказать ей, что взял птичью Трою. Что она ответит? Какое выражение будет на её лице?
Но когда Куилл был только на середине пути, Король Олуша издал крик и встал во весь рост, расправив хлопающие крылья – словно дирижировал хаосом. Пять тысяч птиц взвились в небо. Куилл же не?.. Он же не сделал ничего, чтобы?.. Грозовая туча поднимающихся вверх птиц осыпала его каплями. Он совершенно замер, хотя, казалось, уже ничего нельзя было исправить. Птица-дозорный покачнулась, подпрыгнула и взмыла вверх, вопя «Чужак!».
Из расщелины в скале рядом с головой Куилла внезапно вылетела стайка тупиков – будто маленькие огненные шары в него швырнули. Но Куиллиам не шелохнулся. Ни один его мускул не дрогнул, он просто крепче вцепился в утёс – во многом потому, что не знал, что делать. Он опустил лицо, защищаясь от клювов тупиков… и увидел, что потревожило Короля Олушу.
Через колонию вразвалку шагала огромная чёрная птица с белой грудью. Даже по сравнению с крупными крыльями олуш она казалась громадной. Её крючковатый тяжёлый клюв будто бы лишал её равновесия, потому что она то и дело задевала коротенькими крылышками камень, гнездо или олушу, чтобы не упасть. Когда птица посмотрела на Куилла – а казалось, что она действительно смотрит прямо на него – большие белые круги вокруг её глаз напомнили ему маску.
Бескрылая гагарка. Наверное, по ошибке приплыла в чужую колонию и забрела на территорию олуш, ища своих. Не умея летать, она не могла выбраться отсюда быстро, только расчищать себе путь массивным клювом и телом. Куиллиам с восторгом наблюдал, как величественная «морская ведьма» потешно расхаживает по берегу: вот она стоит по пояс в олушах, а через минуту все олуши взмывают ввысь, и она остаётся одна, покинутая и растерянная. (На берегу бескрылые гагарки предпочитают жить бок о бок друг с другом: одиночество им чуждо. В их языке нет слова, означающего «одна гагарка».)
Вот из-за неё-то и поднялась паника. Это она виновата, а не Куилл. Как только она кое-как уберётся отсюда на своих больших перепончатых лапах, олуши перестанут кружить в небесах и снова усядутся на камни.
Куиллиам воспользовался возможностью, пока птица-дозорный улетела со своего насеста, и добрался до уступа, распростёршегося позади каменного перста. Он продвигался по скале вперёд – начал даже взбираться к острой вершине – но, заслышав хлопанье огромных крыльев над головой, застыл, как каменное изваяние. Он ждал терпеливо, хотя пальцы уже онемели, а вокруг измазанных яйцом рук и волос кружили летние мухи. Олуши описали в небе круг, а потом опустились вниз – целая сотня разом. Король Олуша стоял, вытянувшись в струнку и размахивая крыльями – хлопотливый и важный. Потом он устроился на своём троне, нахохлившись, и уставился сверху вниз на возвращающийся на насесты птичий сонм.
Из-за подъёма – судорожного цепляния за камни кончиками пальцев – руки у Куилла тряслись. Он шевелил пальцами, пока судороги не прекратились. Потом нащупал ногой довольно широкую опору и бросился вверх, оказавшись с Королём наравне. В тот же миг он схватил его за крылья и завёл их ему за спину, а потом высвободил одну руку, чтобы свернуть Королю шею. Быстрое движение. Тихая смерть. Олуши внизу ничего не заметили.
* * *
– Ловко. Ловко, – лаконично сказал Калум после.
Дейви хотел пожать Куиллу руку. Все остальные мальчишки знали, что могли бы справиться так же хорошо, выпади им такой шанс.
Мистер Фаррисс заметил со своей обычной кривоватой улыбочкой:
– Король умер: да здравствует Король, – и пожаловал Куиллу титул «Король Олуша» на всё то время, что они пробудут на Стаке.
Мистер Кейн кисло сказал:
– Господь низвергает гордых и сокрушает сильных. Подумай об этом, малец.
Потом они приступили к делу – убивали олуш, защищались от клювов, были биты крыльями. Но когда Куилл стал искать Мурдо, чтобы забрать свою куртку, оказалось, что друга отправили на другое задание – ловить глупышей. Так что среди олуш ему пришлось расхаживать в одной тоненькой рубахе. Это едва ли его заботило. Он чувствовал себя неуязвимым, согретый лучами тёплого солнца и знанием того, что он король.
* * *
Вечером они разожгли костёр из кучи пойманных Мурдо глупышей. Глупыши горят лучше, чем дерево, – птицы они маслянистые. Потом и мужчины, и мальчишки занялись тем, что вырезали из мёртвых олуш желудки – они будут служить бутылками для масла глупышей, которое птицеловы увезут домой. Стак полон богатств – того, что Владыка продаст горожанам, у которых (и вообразить такое трудно) совсем нет птиц, чтобы поесть и согреться, так что им приходится покупать перья, масло и мясо за настоящие деньги.
Устроившись на ночлег в мягкой, уютной и большой отцовской куртке, Куиллиам никак не мог уснуть, несмотря на усталость. Ему казалось, будто Стак всей своей громадой навалился на их маленькую пещеру. Упадёт с устья пещеры единственная капелька – и вот он уже ждёт, когда упадёт ещё одна, и ещё, и ещё… Твёрдо намереваясь не поддаться тоске по дому, он развернул свои мысли прямо как лодку, к более приятным предметам. К Мурдине.
Куилл уснул, думая о ней, но в снах его царил сумбур, как в колонии олуш. Сквозь них брела огромная бескрылая гагарка в белой маске, как какая-то святая разбойница. В его сне её блестящую чёрную спину покрывали вовсе не мягкие перья, а водопад девичьих волос, а из остроконечного тяжёлого клюва вырывались песни, которые пела Мурдина – о деревьях, озёрах и любви.
