– Но если бы у тебя был секрет…
Загнанный в угол, Куилл тяжело вздохнул и выдумал ответ:
– Небось они не могут унюхать секрет, если только он не пахнет чем-то дурным, – предположил он. – А если секрет не плохой, то они и время тратить не станут. – Джон помолчал, обдумывая это, а Куилл свернул в сторону, ища своего друга.
Но когда Куилл отыскал его, Мурдо отлынивал от работы – сидел на грязном уступе и бросал камни в море. Он обмотался отцовской верёвкой и явно в равной мере запутался в каких-то своих мыслях.
Он всё говорил о «долях» и о том, что ему «причитается».
– Если нам придётся остаться, то каждому должно достаться по скале! – первым делом сказал он. – Я разве не прав? Все склоны надо поделить, как дома. Младшим достанутся те, что попроще, а нам – покруче, потому что мы старше. Так что птицы, которых мы добудем, будут только нашими, безо всякой делёжки, так? С этого момента я собираюсь отмечать каждую птицу, которую поймаю. И тебе советую… И клейты я хочу свои собственные, чтобы этих птиц в них хранить, так чтобы я мог сказать: «Это моя добыча – лапы прочь!» А седло теперь чьё, как по-твоему? Общее? А кто заплатит за верёвки? За них заплатят? Отцовская верёвка теперь моя, так что я хочу своих верёвочных денег! – Это была чепуха – практически птичий язык – но Куилл не мог пробиться сквозь эту стену слов, которую возводил вокруг себя друг. Мурдо всё стучал ладонью по камню и сыпал аргументами: что Стак надо поровну поделить между всеми, если теперь они собираются прожить на нём всю жизнь.
– Всю жизнь? – переспросил Куилл, наконец понимая, что за образ вообразил себе друг: им всю жизнь придётся просидеть на голом каменном утёсе, питаясь одними лишь летними птицами; не осталось никого, кто мог бы спасти их, никого, кто мог бы снова сделать жизнь справедливой. – Брось! Скоро мы уплывём отсюда!
– Тебе-то хорошо говорить! – сказал Мурдо, яростно отталкивая его. – Ты-то пожил. А я и не начинал даже. Я хотел… У меня никогда не было…
Вдали захлопали крылья – не разглядеть чьи из-за яркого солнца. Мурдо резко выпрямился.
– Кто-нибудь появится, – сказал Куиллиам. – С Хирты, в смысле.
– Это я знаю, – рявкнул Мурдо, но его взгляд был прикован к становящемуся всё ближе трепыханию крыльев в солнечных лучах. – Юан дурак. Юан всегда был дураком, – сказал Мурдо, но в то же время бросил на Куилла быстрый взгляд, будто прося посмотреть на то, что видит он.
– Чего у тебя «никогда не было»? – спросил Куилл.
Крупные силуэты, и приближаются быстро: взмахи крыльев таких мощных, что заглушают рёв моря. Мурдо отнял руки от своей драгоценной верёвки и поднял их вверх – жест гостеприимного хозяина. Или сдающегося в плен. Ангелы и впрямь явились за ним!
– Чайки! – завопил Куилл. – Ложись!
В тот же миг черноспинные чайки набросились на них, осыпая ударами жёстких крыльев, целясь клювами в лица. Куилл и Мурдо съёжились, обнявшись и прикрывая друг друга от вопящих им в уши налётчиков. «Убирайтесь с нашего Стака! – будто орали им птицы. – Возвращайтесь откуда пришли. Это наши скалы!»
Наконец нападавшие смилостивились и улетели выше, клекоча и бормоча. Мальчики разняли объятья и сразу же отвели друг от друга взгляд: Мурдо – чтобы скрыть тот факт, что он плакал, Куилл – чтобы уж наверняка не увидеть этого. Но Куилл почувствовал, что ярость покинула друга – вместе с надеждой. Лежащая у Мурдо на коленях бесценная верёвка создавала впечатление, будто чайки вырвали из него внутренности. В некотором роде так и было: стая злобных птиц – неважная замена ангельскому сонму.
Если даже Мурдо верил в ангелов – думал, что миру настал конец – возможно, это Куилл дурак, раз сомневается в этом. Раньше они никогда не расходились во мнениях.
– Так чего у тебя никогда не было? – спросил он, будто их разговора ничто и не прерывало.
– Ясно чего, милой, – ответил Мурдо.
Куилл был озадачен.
– У меня тоже.
– Но ты же любишь мисс Галлоуэй.
Куилл стал бы отрицать это, но ему сделалось любопытно: как это приравнивается к наличию милой? (У Мурдо имелись старшие сёстры, так что о таких вещах он знал побольше него. В конце концов, именно он поведал Куиллу о ежемесячных женских тайнах.)
– Мурдина-то меня не любит, друг!
– И что?
– Разве от того, что ты любишь девицу, она становится твоей милой? Разве не надо – ну знаешь – чтобы были какие-то виды?
– Не, друг. Как только она оказывается у тебя в голове – это всё равно что стенку построить вокруг коровы, чтобы она не убежала, значит. Она твоя корова, потому что ты построил вокруг неё стенку.
Для них обоих это открытие развеяло страх и боль после чаячьей атаки. Мурдо почувствовал себя мудрее, оттого что обладал знанием, которого не было у Куилла, а Куилл почувствовал, будто освоил магию, о которой раньше и не слышал. Мурдина Галлоуэй может быть далеко, на большой земле – или и того дальше, в Раю – но девушка в его голове оставалась его пленницей. У Короля Олуши была милая!
– А ты разве не можешь завести себе милую? – спросил он.
Мурдо поглядел на него, разводя руками. «Что, застряв на этом камне? – словно говорили эти руки. – С восемью другими мальчишками? После того, как миру только что пришёл конец?» Какие тут шансы?
– Может, когда в Рай попадёшь? – предположил Куилл.
Мурдо скорчил рожу.
– Я хотел быть с девушкой, а не просто на неё смотреть! Такое там точно не получится – в Раю-то придётся стоять и распевать гимны, да и смотрят все… К тому же, мне кажется, что тела нам придётся оставить здесь. Превратимся в махоньких духов и будем парить в небесах.
– А-а, – сказал Куилл, который так детально об этом не раздумывал.
* * *
На следующий день Юан не пошёл охотиться. Не пошёл и Коул Кейн. Может, их отсутствия и не заметили бы, но с моря дул буйный, порывистый ветер, способный вырвать верёвку из рук лазающего или сбросить тощего мальчишку со скалы, так что Донал Дон решил, что сегодня стоит заняться ловлей сетями. Куилл и Мурдо, которых отправили за сетью и трутницей, явились к клейту, где хранилась сеть, и обнаружили, что он превратился в алтарь. Коул Кейн оставил при себе Юана, чтобы тот помог его украсить. Здесь (сказал им Кейн) он будет каждый день молиться – на рассвете и на закате.
– Ладно, но можно нам взять сеть, мистер? – спросил Мурдо.
Юан отметил, что птичья сеть используется в качестве алтарного облачения и украшена армериями вместо вышивки. К вящему недовольству Кейна, Юан всё утро провёл, украшая алтарь. Пока мальчишки восхищённо разглядывали результат его трудов, особенно резкий порыв ветра один за другим выдернул цветы, снова оставляя сеть голой. С большой неохотой, мистер Кейн позволил им поднять плоский камень-крышку и вытянуть сеть… но помогать не стал. И одалживать трутницу снова отказался:
