— …Брайт, будешь с ней говорить? Она у ворот. Ребята спрашивают, что с ней делать.
Только этого мне не хватало… Я протер устало глаза:
— Я встречусь с ней.
— Тогда за тобой придут.
— Что у тебя по делу?
— Как что-то будет — дам знать. По периметру чисто. За тобой вышли.
Я натянул футболку, прислушиваясь к звукам в ванной. Наконец, не выдержал и направился к Энди.
— Эй, ты там чего застряла? — потребовал после громкого стука.
За дверью послушалась ругань:
— Твою мать, Рейн! Дай дела сделать! У меня на нервной почве ни черта не выходит!
— Может, тебя к доктору сводить?
— Он меня не избавит от тебя — ты не лечишься!
В этот момент раздались шаги за дверью.
— Я выйду ненадолго — веди себя хорошо, ладно?
— Ну даже не зна-аю…
Я покачал головой и направился к дверям, ярко чувствуя, как уперся внутри зверь.
«Ах ты, старый кот! На молоденьких потянуло?!» — нахмурился я.
«Хочу ее! — огрызнулся он. — Моя!».
«Ну еще бы, с твоим интеллектом…».
«К ней хочу! Свернуться вокруг и греть!».
«Она не мерзнет. И видеть тебя не хочет».
«Это ты виноват».
Объяснять этому существу, что у него уже есть котенок, которого надо найти, бесполезно. Нет, он тоже горевал, но по-своему. Мне не понять. Он мог жить с этим. Я — нет. Пока выслеживал следы этой банды в горах, сутками не вылезал из зверя — в нем проще переносить боль и остужать голову. Зверь просто охотился и выслеживал, эмоции ему почти не мешали. Иногда накатывало такое отчаяние, что не хотелось возвращаться в человека…
— Руки за спину, пожалуйста, — вежливо попросил меня охранник.
Я последний раз оглянулся на ванную и шагнул за конвоем в коридор.
Меня провели в кабинет, где я виделся последний раз с Хартом, и я сразу увидел Эмму. Она обернулась ко мне от окна — чертова пропасть притягивала внимание каждого, кто в нее смотрел.
А я смотрел на Эмму.
Последний раз наша встреча кончилась хреново. Я обвинил ее в том, что нашего ребенка украли, что не следила за Линой, позволяла шляться допоздна в соседнем квартале у подруги вместо того, чтобы лично ее забирать и провожать домой. Не думал, что она вообще захочет меня видеть, да и было плевать.
Эмма смотрела на меня бесцветными глазами — лицо осунулось, вся она выцвела за эти четыре месяца, похудела так, что толстовка на ней висела мешком… Моя толстовка.
— Рейн, — позвала она глухо, обняв себя руками, когда позади тихо щелкнула дверь.
Я стоял, не шевелясь, и смотрел на нее исподлобья. Почему-то мысли ушли совсем в неожиданную сторону — что такого я когда-то нашел в Эмме? И чем это отличается от того, что видел сейчас в Энди? Эмма моложе меня на десять лет, но тогда это не казалось разницей вообще. Дочь известного адвоката, она привлекала умом, страстью к делу, которым занималась… А еще она была невероятно горячей в постели и ревнивой самкой, маниакально оберегавшей свое право на меня.
Поначалу я думал, что просто сделал правильный взрослый выбор, а зверь его молча принял. Но чем больше я жил с Эммой, тем сильней меня тянуло за порог. Когда родилась Лина, все, казалось, поменялось. Но только казалось. Эмма не давала мне быть с дочерью даже в редкие свободные дни — все у них было расписано по часам, забито какими-то кружками, репетиторами и поездками. Казалось, что моего исчезновения вообще никто не заметит. Сначала я пропадал в горах неделями, потом месяцами. Но Эмму это не устроило. Она нервничала, устраивала истерики, орала, что уж лучше бы я ей изменял…
Когда нашей дочери поставили страшный диагноз, Эмма ушла работать в общество по защите особенных женщин. И это замкнуло меня в бесконечном круговороте чувства вины перед ней и дочерью. Но я не мог сопротивляться зверю — я не любил свою женщину больше. А может, и никогда. Трезвый расчет — хреновый советчик в вопросах семьи. Но тогда я не знал, что может быть по-другому.
А теперь мне на голову свалилась Энди. В самый неподходящий момент.
— Мне ничего не говорят… — проскулила Эмма. — Рейн…
И она вдруг кинулась ко мне на грудь и разрыдалась. Я обхватил ее за плечи, позволяя ей это. Никогда не думал, что Эмма может так сломаться… Наверное, это и взбесило тогда, когда Лину похитили — ее холодность и собранность, несмотря ни на что. Она не говорила мне неделю! Боялась! А следы похитителей остывали…
— Ты хоть что-то нашел? Есть хоть какая-то надежда?
— Я не знаю, — отвел взгляд.
— Почему ты тут?
— Откуда ты узнала, что я тут? — опустил на нее взгляд.
— Отец рассказал. И допуск выбил. — Она так и жалась ко мне, дрожа.
— Я нашел лагерь, где прятали Лину… не привлекая нашу разведку.
— В этом весь ты, — покачала она головой изумленно.
Думает, знает меня. Только ее светлые брови вдруг сдвинулись на переносице:
— От тебя пахнет… — Эмма подняла на меня растерянный взгляд и отшатнулась. — Кто она, Рейн?
— Моя женщина, — проворчал зверь, топорща шерсть на загривке.
— Я же знаю, что у тебя никогда никого не было… — продолжала она шокировано.
— Откуда? — нахмурился я.
— Следила, — болезненно поморщилась. — Я с ума по тебе схожу, Рейн! С тобой тяжело, но и без тебя невыносимо! — Она шмыгнула носом. — Я ни с кем не могу. Во всех тебя ищу. Никто не может тебя заменить…
— Плохо ищешь, — холодно перебил.
— Рейн, я здесь, пришла к тебе. Я не могу. Не выдерживаю. Я сломана. Без Лины ничего не имеет значения. Не надо меня добивать…
— Я не нашел нашу дочь, — устал от потока ее истерики. Самому было тошно. — Но надежда еще есть.
Она застыла на мне взглядом, полным боли. Никогда не видел у нее такого. Стало страшно, что она на самом деле не выдержит…
— Рейн, прости, — дрогнул ее голос, и она снова разрыдалась, зябко ежась.
Я шагнул к ней и прижал к себе:
— Я прощаю тебя. Успокойся. Ты нужна Лине. Уверен, она вернется к нам…
Эмма снова повисла на моей футболке, всхлипывая и давясь слезами… И когда сквозь ее стенания прорвалось недовольное рычание моего зверя, я даже не удивился. Она же замерла, дрожа:
— Зря ты так… Я хотела просить тебя вернуться.
— Я не вернусь.
— Рейн…
— Эмма, все. — Сделал шаг назад. — Я позвоню, как только что-то узнаю.
Думал, она упадет, когда я отстранился, будто плющ, который потерял опору ствола. Но Эмма медленно выпрямилась, не говоря ни слова, и вперила в меня отчаянный взгляд.
