— Что случилась, малышка?
— Тебя ждала, — тревожно выдохнула она.
— Эй, все хорошо теперь будет, — поставил я поднос на стол.
— Пап, а что с твоей рукой? Тебя ранили? Тебе было больно? И тоже лечили тут?
— Да, задело немного, — протянул ей здоровую руку и повел к кровати. — Давай, поешь…
— А когда мы сможем вернуться домой?
— Как врачи отпустят. — Я смотрел, как она набрасывается на еду, и все хотел спросить, что она пережила за эти месяцы. Что видела, чего боялась… — Лина, если хочешь поговорить о том, что произошло, я всегда буду рад тебя выслушать и обсудить все. Мне важно, чтобы мы смогли тебе помочь…
— Я не знаю, — растерянно отозвалась она, вытирая рот рукой рукавом больничной пижамы. Раньше такого за ней не замечал, и, наверняка, будет еще много всяких новых привычек. — Просто домой хочу.
После ужина к нам пришел лечащий врач с результатами анализов, а когда закончил прием, мы вышли с ним в коридор.
— Скажите, как быть с ее психическим состоянием?
— Вам обязательно нужно будет обратиться в клинику за помощью, — вздохнул доктор. — Мы здесь не специалисты, можем только исключить серьезные последствия. А так — все дети глубоко травмированы, само собой. Поэтому вашей дочери сейчас я тоже дал успокоительное. От него девочка будет сонливой первое время. А там — уже профильные доктора будут решать.
— Спасибо, — кивнул я.
— Держитесь, — посочувствовал он и направился дальше.
Лина уснула, а я сидел рядом, держа ее за руку, и сам понимал — жизнь изменится. Мне нужно будет разобраться во всем, что касается моей дочери — как помочь ей преодолеть это все… А еще нужно будет не упустить Энди. Ей я тоже нужен. А она нужна мне.
— Рейн…
Я даже не слышал, как Эмма вошла в палату. Успел только подняться, и перехватить ее рядом с кроватью, прежде чем Эмма повисла в моих руках, давясь рыданиями и не сводя взгляда с Лины.
— Спокойно, все хорошо, — врал я, прижимая ее к себе. — Успокойся…
— Что врачи говорят? — глухо выдавила Эмма, успокоившись.
— Физически ничего не поправимого — потеря веса, местные воспаления, ссадины — все это обработали. Но у нее стресс.
Эмма, наконец, выпрямилась и медленно опустилась на стул. От ее всхлипа дочь открыла глаза и кинулась ей на шею.
— Мамочка, мама… — всхлипывала Лина, а у меня снова дергалось сердце внутри. Сколько раз я представлял, как она плачет одна в темноте, зовет мать и меня… и казалось, что мне все это снова видится в кошмаре наяву.
Мы все были больны, все нуждались в помощи… только у меня уже было лечение, а у дочери — все еще впереди.
***
В какой-то момент я не выдержала — сбежала в туалет и прорыдала там полчаса. Не знаю, из-за чего конкретно… Все эти несчастные девочки, их большие жалобные глаза, ищущие взгляды, крики радости на прибытие очередного вертолета с родителями — все это трогало так, как никогда прежде. Уж сколько раньше я повидала нужды и наслушалась подобных криков, но теперь почему-то все это стало невыносимо.
Ведь не всех их заберут — большинство девочек из детских домов. И их взгляды, когда других сжимали в объятьях родные, будут сниться мне еще очень долго…
Я ревела в кабинке, отчетливо понимая, что хочу к Рейну до дрожи, до судороги в пальцах… Прижаться всем телом, зажмуриться, как ночью… и остаться с ним в тишине. Но в нем нуждалась его собственная дочь. Они так мучались все это время, и теперь заслуживали спокойствия.
Так странно, что чужое счастье вдруг опустошает тебя самого. Я отчетливо чувствовала эту расползающуюся по телу пустоту. Так всегда, когда впускаешь кого-то внутрь. Я не умела задерживаться сама и задерживать кого-то в сердце, и это чувство предстоящей потери было знакомо. У меня не было права на Рейна.
Я брела коридорами, залитыми электрическим светом, намереваясь вернуться в медицинский корпус, но в какой-то момент поняла, что не могу… Ноги сами понесли по коридору в сторону палат. Но, свернув за угол, я замерла…
Рейн стоял у окна, где свет был не таким ярким. На его плече спала дочь, которую он крепко сжимал в руках. Он шептал ей что-то, гладил по волосам, а ребенок всхлипывал, вздрагивая так, будто еще недавно рыдал навзрыд. Похоже, так и было. За его спиной замерла женщина. Она сжалась в комок, обнимая себя руками, и тоже дрожала от бесшумных рыданий. Наверное, его бывшая жена. А еще — они оба сейчас пытались успокоить девочку, которой пришлось слишком тяжело… Ее мир не склеить — мне ли не знать?
Я бесшумно попятилась за угол, прислонилась к стенке и сползла до самого пола, стараясь не дышать. Вот и все. Все… Кое-как поднявшись, я вернулась в приемную, где уже не было вечерней суеты. Дети спали, пусть и благодаря транквилизаторам.
— Энди, — послышалось тихое, и я обернулась. У дверей одной из смотровой стоял Джастис. — Можешь помочь?
Оказалось, что он никак не мог уговорить одну из девочек принять лекарство.
— Я не хочу спать, — повернулась ко мне хмурая девчушка лет десяти. Взгляд взрослый, колючий, рыжие волосы торчком, на носу ссадина, на скуле кровоподтек. — Вы сейчас меня усыпите и вернете в этот клоповник… — Она шмыгнула носом, но не расплакалась, а только сильней сдвинула светлые брови.
— Привет, тебя как зовут? — села я рядом.
— Ким.
— А я — Энди. — Я попробовала улыбнуться, но не вышло. — Слушай, надо поспать… Я бы с удовольствием поспала, но я боюсь…
— Почему? — насупилась рыжая.
— Я не могу контролировать своего зверя — оборачиваюсь во сне и начинаю бродить туда-сюда… Укусила недавно одного тут.
Девочка удивленно вздернула брови:
— А разве так бывает?
— У меня никогда не было умения оборачиваться в зверя, — пожала я плечами. — А тут вдруг появилось… Но лучше бы все оставалось, как прежде.
Джастис неслышно ретировался, оставив нас с Ким одних.
— А я бы не испугалась, — вздернула она нос. — Я бы оборачивалась тигром, как мой папа!
— Я не такая смелая, как ты, — смотрела я перед собой, но снова видела Рейна. — Да и… мне за это ни капли не стыдно. А папа твой где?
— Тебе тоже будут давать снотворное? — насупилась она снова, игнорируя вопрос. Но мне было слишком плохо, чтобы щадить еще и чужие чувства:
— У моего другая семья…
— А мой умер, когда я была маленькая, — совсем потухла Ким.
— А что за «клоповник»?
— Приют на Хэджес Ридж, — сморщила она поцарапанный нос. — Но там все равно лучше, чем было в этом лагере…
Я потянулась к ней и осторожно прижала к своему боку:
— Хочешь, я посижу с тобой? Мне все равно некуда идти…
