— Что-то случилось? — проследила, как он направился в ванную. Странная привычка всегда мыть руки, когда приходил ко мне, перестала удивлять давно. В костюме — значит снова в работе по горло. Пахнет горечью — значит не спал несколько суток.
Послышался плеск воды, и я моргнула, отворачиваясь. Петр часто не отвечал на мои вопросы. Я привыкла. Включила кофеварку, достала его чашку и отставила свою в сторону.
— Как дела у Ким? — возник он позади и бесшумно уселся за стол.
— Хорошо, — опустила я взгляд от его отражения в кухонном шкафу.
— А Рэнди?
— Хорошо.
Так мы с ним и разговаривали, в основном, за редким исключением. Когда он появился у дома Рейна в тот день, мы говорили долго и совсем по-другому.
***
Дождь лупил в стекло машины так, будто собирался его выбить. Я сидела на пассажирском сидении, продрогшая до костей, и все пялилась на размазанные очертания его дома.
— Поехали? — глухо спросил Петр.
— Я не знаю.
— Хочешь, я его найду?
— Я не знаю…
— Энди, я сделаю так, как ты хочешь. Главное — решись на что-то…
— Да кто ты такой вообще? — повернулась к нему. — Вмешиваешься постоянно!..
— Я слежу за тобой, — в который раз спокойно ответил он. — Это — моя работа.
— Зачем?! — в десятый раз потребовала я.
— Я тебе должен.
— Это я тебе кругом должна. Ты помог мне сбежать от Рейна, выполнил все свои обещания, устроил мою жизнь… И все не отстаешь!
— Не похожа твоя жизнь на устроенную.
Мы оба уставились на льющуюся по лобовому стеклу воду.
— Поехали. Найти его для тебя я всегда смогу.
— Он меня не простит, — мотнула я головой. По спине побежали зябкие мурашки, и Петр накинул мне на плечи теплый пиджак, окутывая своей горечью.
— Ты не узнаешь, если не спросишь… — отстраненно заметил он.
— Его жена стояла передо мной на коленях…
Он только покачал головой:
— Насильно мил не будешь, знаешь такое? Рейн ее не любит.
— Он любит дочь. И, кажется, сделал все правильно, раз у нее все хорошо. Не всем в жизни бывает хорошо, Петр!
— Я знаю, — глянул он мне в глаза с таким пониманием, что я не выдержала и отвернулась:
— Поехали… Я подумаю.
***
Только я ничего так и не придумала. Ни за оставшиеся месяцы беременности, ни за три месяца жизни сына. Стоило вспомнить его жену, все внутри обрывалось. Только во сне Рейн не оставлял меня в покое. И преследовал во взгляде сына — таком же внимательном и понимающем.
— Так ты долго будешь обо мне заботиться? — села я напротив со своей чашкой.
— Сколько понадобится.
Виммер умел улыбаться глазами так, как никто. Они у него были прозрачно-зелеными, будто выцветшими.
— Ты меня готовишь к чему-то? — предположила я. — Я все думаю… Ты же мастер в использовании других. И я не могу понять, что тебе от меня нужно.
— Завтрак, — усмехнулся он.
— Как обычно? — вздернула я брови.
— Да.
Однажды, отчаявшись объяснить себе что-то, я предположила, что он просто на меня запал. Петр тогда особенно снисходительно улыбнулся и сказал, что предпочитает женщин немного постарше. И предположения кончились. Если он настолько хорошо притворялся внимательным, переживающим и нужным, то я бы дала ему премию за самое достоверное вранье, которое я когда-либо встречала в жизни.
Я вытащила из холодильника кассету с яйцами для его любимого омлета с сыром и помидорами и только зажгла газ, когда услышала его голос:
— Ким говорит, ты кричишь по ночам…
Всегда переводил разговоры на меня.
— Нехорошо использовать маленькую девочку в качестве доносчика.
— Что тебя беспокоит, Энди? — снова не заметил моего замечания.
— Может, ты выспишься уже? Ложись на диване, мы не будем шуметь.
— Переводить тему — моя привилегия, — усмехнулся он. — Я тебя защищаю.
— От кого? — обернулась я от сковороды. — От Рейна?
— Он тебя беспокоит?
— А ты видишься с ним? — И я отвернулась, не желая вскрывать ему свои чувства.
— Нет. Но скоро увижусь, кажется. А еще я знаю о нем все. Хочешь что-то узнать?
«Все», — едва не вырвалось у меня.
Не было ничего тяжелее, чем ночи в одиночестве, когда все в доме засыпали, и я оставалась одна в пустоте. С каких пор пространства вокруг стало слишком много, что я чувствовала себя такой маленькой? Я сотни раз пыталась достучаться до своего зверя, но он исчез, будто и не было его никогда. И я снова осталась одна.
Все было не так. Неправильно. Я ошиблась. Тогда, когда ушла. И тогда, когда позволила его жене утопить меня в чувстве вины. И черт бы со мной. Но у меня есть ребенок, которому я бы не пожелала своей судьбы. Пытаясь уберечь дочь Рейна, я обокрала собственного сына. Кто знает, какие распоряжения получит дальше Виммер? Я в его власти — ни сбежать, ни противостоять не могу. И думать о нем плохо не выходит. По крайней мере, когда он смотрит с искренним интересом и участием. Я голову себе сломала на его счет!
— Ничего, — подняла на него взгляд.
— Точно? — вздернул он бровь. — Он не счастлив, Энди…
— Ему не привыкать, — отвела я взгляд.
— Ты правда думаешь, что дети могут быть счастливы, если их родители несчастны?
— Лучше, когда они есть. Хоть какие-то…
— Ну а тебе было лучше? — вдруг спросил он. — Когда твоя мать забывалась с очередной бутылкой, неспособная справится с последствиями своего решения…
— Какими последствиями? — сдвинула я брови. Откуда он знал?! — Отец нас бросил!
— А если нет? А если он, как и Рейн, не знал ничего?
— Мама не стала бы мне врать… — неуверенно возразила я.
— Понимаешь, — сурово начал он, — сказка о том, как тебя бросили — создает иллюзию, что не ты виноват, и всем становится тебя жаль. А вот другая история о том, что ты сбежала и обрекла ребенка на лишения и несчастливое детство — совсем по-другому звучит…
— Откуда ты знаешь? — сузила я глаза.
— Это моя работа, — с особенной горечью процедил он. Я тяжело сглотнула, всматриваясь в его лицо, но он отвел взгляд: — И да. Мне это тоже хорошо знакомо — бессилие что-то изменить. Не смотри на меня так.
— Ты странный. Когда я видела тебя впервые, тебе было плевать…
— И снова — это моя работа, — недовольно хмурился он. — Но, будь я на месте Рейна, я бы хотел, чтобы мне сказали правду. Он имеет право знать. И не тебе одной решать…