Мира опускается на колени. Замирает, глядя в растерянные глаза Роми. И прежде чем та успевает пошевелиться, обхватывает её голову пальцами, сжимая виски. В подушечки впиваются сотни острых шипов. Сопротивление обжигает разум ледяным холодом, боль нарастает, пробегается волнами по всему телу, не давая дышать.
Мира уверена – Роми чувствует тоже самое. Кажется, ещё секунда, и они не смогут вытерпеть. Ещё миг, и обе истошно заорут, рухнут на пол, корчась в судорогах и жадно хватая ртом воздух. Но что-то внутри Миры сильнее невыносимой боли. Что-то заставляет её продолжать. Стиснуть зубы, проглотить рвущийся наружу крик. Выдержать, чтобы позволить почувствовать, увидеть, осознать. Чтобы Роми смогла поделиться, а она – принять. Потому что по-другому не рассказать.
Ещё мгновение, и лёд голубых глаз превращается в прозрачную прохладную воду, куда так легко окунуться. Мира сомневается лишь на мгновение, а потом решается. Движется навстречу памяти, успевая заметить собственное отражение в чёрных зрачках, как будто смотрит в огромное зеркало.
Грунтовая дорога делает крутой поворот и плавно поднимается на невысокий лысый холм. Сразу за ним неожиданно заканчивается, и вместе с ней обрывается мир.
Трава, перетекающая в небо. Облака, похожие на вату. На такой высоте воздух должен быть тяжёлый, непригодный для лёгких, но нет – дышится легко, свободно. Везде бы так.
Чем-то похоже на дом, но совсем иначе. Здесь самое обычное солнце, самый обычный мир. И самый необычный – тоже.
Вдалеке, словно остров, сквозь бело-синее море, залитое красными пятнами садящегося солнца, виднеется такая же горбатая плоскость – может быть, там ещё один город, им не довелось проверить. Мира ловит то, что знает Роми: атради не могут просто взять и перенестись на другой край. Чтобы оказаться там, пришлось бы сначала долго спускаться в Низины, потом топать по неизведанной местности. Непонятно почему в этом мире их способности не работают. Только войти и выйти. И только через Плешь. Зато местные могут многое. И живут долго. Можно даже забыть, что у тебя впереди вечность.
Роми нашла это место. Она виновата в том, что скоро произойдёт. Скоро – по её, их меркам. На самом деле пройдёт несколько сотен лет. Но сейчас они впервые здесь. И никогда ещё понятие «край мира» не было столь буквальным.
Роми ложится на мягкую траву, смотрит в пропасть, водит рукой по гладкой, отвесной скале.
– Всё ускользает. – Алэй сидит на обрыве, окунув в облака, как в воду, ноги.
Она переворачивается на спину:
– Всё?
– Мир. Реальность. Память. Ощущения. Ускользают от меня, Рэм. Сквозь пальцы. Всё – как вот эти облака. Они же есть. И в то же время их нет. Они не в состоянии задержать, они не могут дать опору. Ты тоже облако.
– Я не смогла стать опорой?
– Ты замечала, что любишь переспрашивать? – он тихо смеётся. – Не надо, не отвечай. Ты стала большим. Шансом. Частью… нет. Всем – мной. Как бы банально и упрощённо это ни звучало. Все эти тридцать два года я дышал, потому что дышала ты.
– Тридцать три. Почти.
– Три? Пусть три. Как же я давно не был дома. – Он опять смотрит на облака. – Если я умру, я окажусь там? Если прыгну сейчас вниз? Разобьюсь? Не говори… Ничего не говори. Я схожу с ума, Рэм. Безумных атради у вас ещё не было?
– Хватало. Это тоже проходит.
– Вот видишь. Даже это!
– Алэ, ты не безумен и никогда не был!
– Нет. Конечно, нет, – он снова смеётся. – Я всего лишь путаю вчера и завтра. Потому что завтра будет как вчера.
– Ты жалеешь?
Она садится.
– Жалею? – Алэй вмиг оказывается рядом, берет её руки в свои, сжимает, потом выпускает, чтобы тут же обхватить ладонями её лицо. Поцеловать. Провести по щекам, убрать падающие на лоб рыжие пряди. Зашептать: – Жалею? Нет! Никогда. Ни за что. Но ты тоже ускользаешь. Я так не хочу, так боюсь этого. Ты быстрая. Такая быстрая. А я нет. Я все ещё тот человек, которого ты встретила в Плеши. Пытаюсь поймать луч солнца.
Роми тоже касается его лица, водит пальцами по щекам. Он грустно улыбается, прерывается, чтобы поймать губами её ладонь.
– Помнишь, тогда, в Море Истока? Помнишь – быстрее ветра? Мне иногда кажется, что я всё ещё там. Всё ещё бегу за тобой. Или ты за мной?.. А это – иллюзия. Образ. Предположение. Возможное будущее. Мечта умирающего мозга. Что вот я тебя догоню, мы снова упадём в воду, море примет нас – и потом всё будет иначе. Всё пойдёт иначе. До поры до времени. А потом – я снова всё потеряю, и снова буду проживать по кругу тысячу жизней. И никогда не проснусь.
– А если я смогу изменить? – вырывается у Роми. Мира откуда-то знает, что она не собиралась этого говорить. Что ещё не время, слишком рано. Что сама не готова к разговору. Алэй отстраняется, щурится и в этот миг как никогда похож на Ллэра. Роми сбивается, теряясь под его взглядом: – А если завтра станет другим?.. Ты был… ты успел сделать кое-что, чего никогда до тебя… Ты не исчез. У тебя есть семья, понимаешь? Другая семья. Не мы. У тебя есть сын.
Мозаика складывается. Ллэру было двадцать девять, когда Роми явилась к нему. Три года ушло на то, чтоб превратиться в атради. Для тех двоих на обрыве прошло почти тридцать три года.
Картинка опрокидывается. Мира замирает. Каждая клеточка тела ноет, кровь в венах беснуется, готовая взорваться.
Именно в этот момент Плешь наконец пропускает Ллэра. Он выглядит моложе – лишь на несколько лет старше неё самой, хотя лицо – такое же. Наверное, это благодаря его глазам. Серым, ухмыляющимся, почти родным. В них ещё нет горечи вечной жизни.
– Чёрт. Это и есть Плешь? – Тёмный зал его не устраивает. – Как это изменить?
Ответа Ллэр не ждёт. Место начинает преображаться. Исчезает пыль, расползаются гобелены, покрывается трещинами потолок. Бьёт из всех щелей свет.
Алэй встаёт, молча протягивает Роми руку, помогая подняться и ей, прежде чем всё окончательно изменится. Прежде чем исчезнут привычные ступеньки, ведущие к трону, да и сам трон. Прежде чем станет светло, как днём. Отпускает. Делает несколько шагов вперёд. Внешнее сходство с Ллэром остаётся невероятным. Сейчас, когда они стоят друг напротив друга, кажется, что один – отражение другого. Только Алэй чуть выше, и волосы у него светлее.
Роми неподвижной статуей остаётся в стороне.
– Ты тоже атради.
– Сильные гены.
– Ты – атради, – повторяет Алэй.
Он растерян и, кажется, немного… испуган? Его чувства Мире недоступны.
– Это плохо? – Ллэр ухмыляется. Уже тогда почти так же, как сейчас.
– Плохо? Нет. Неожиданно. И очень странно. Действительно, завтра будет другим. Привет.
Колючий, отрезвляющий страх оказывается сильнее глупого любопытства. Мире удаётся блокировать сознание, отстраниться от памяти Роми, и бьющий в глаза свет в Плеши Ллэра сменяется темнотой. В тело снова впиваются острые невидимые иголки, снова трудно дышать. Нестерпимая боль накатывает волной. А потом что-то происходит – быстро, почти молниеносно.
