Джорон прищурился, но так и не смог его разглядеть и почувствовал раздражение от полного отсутствия учтивости. Использовать ее имя, а не звание. И прятаться, когда супруга корабля говорит об условиях, равносильно заявлению, что он им не верит и опасается, что они поразят его стрелой, когда он выйдет на свет. Он ставил Миас на один уровень с пиратами и супругами кораблей из коричневых костей.
– Поговорить, – прокричала в ответ Миас.
Джорон уловил движение рядом с собой и увидел, что Безорра поднял ветрогона и, шаркая, ведет к нему.
– Зачем мне с тобой разговаривать? – ответил Барнт.
– Условия, супруг корабля, – повторила Миас.
– Условия? – Тон Барнта был полон иронии. – Я полагаю, мне они не нужны. Еще один натиск, и вам конец. Великая Миас побеждена. И, кстати, это сделает мужчина.
– О нет. Я известна тем, что умею менять ход событий, и делаю так всю мою жизнь.
Время проходило под аритмичную капель увядавшего леса. Из темноты появилась фигура – высокая и худощавая, одетая в обтягивающий костюм из рыбьей кожи и плащ из перьев.
– Я думаю, будь у тебя секретное оружие или план, ты бы уже его использовала. – Супруга корабля Барнт держал трость, глупая манерность в лесу. А на боку у него висел меч Джорона. – Но до меня доходили слухи о силе твоего ветрогона, возможно, ты именно по этой причине пытаешься задержать наш последний натиск. – Пока Барнт говорил, Джорон тер горло. Ветрогон и Безорра подошли к нему. – Вот что я тебе скажу супруга корабля Миас, – продолжал Барнт. – Принеси мне голову твоего ветрогона, и я готов обсудить с тобой условия.
– Нашего ветрогона? Но почему? Такое существо стоит для тебя гораздо больше живым.
– Неужели ты думаешь, что я ничего не слышал в Бернсхъюме, Удачливая Миас? – Еще один шаг вперед. – Ты считаешь меня глупцом, Удачливая Миас, предательница?
– Я не предательница, – ответила Миас. – Наших людей увозят умирать, и я это остановлю.
– Твоих людей увозят? Ну предатели заслуживают самого худшего.
– Ты называешь меня предательницей, – сказала она. – В то время как сам принимаешь сторону тех, кто собирает слабых и больных с улиц и из домов Старухи.
Джорон почувствовал, что его тянут за рукав.
– Предательница, – супруг корабля Барнт повысил голос, – может сказать, что угодно. Не слушайте ее ядовитые речи, мои мальчики и девочки. Наточите свои клинки. Приготовьтесь, пришло время убийства.
Джорон посмотрел вниз и увидел своего ветрогона, чья раскрашенная маска была обращена к нему.
– Подожди! – прокричала Миас. – Ты хочешь получить меня живой, чтобы отвезти к моей матери?
– Тут ты права, из тебя получился бы отличный приз. – Барнт усмехнулся. – Но я слышал про тебя достаточно историй, чтобы понимать: от живой Миас Джилбрин будет слишком много неприятностей, поэтому я ограничусь твоей головой. Так будет намного проще.
Джорон слушал, глядя на скрытое маской лицо ветрогона. Он выглядел старым, согбенным и хрупким, и не вызывало сомнений, что каждое движение причиняет ему боль. Он протянул к Джорону крылокоготь.
– Очень хорошо, – сказала Миас. – Моя судьба определена, и все женщины и мужчины, которые следуют за мной, теперь знают, что вы делаете с предателями, поэтому они не станут сдаваться. Сражение будет тяжелым и до самого конца.
– Жизнь трудна до самого конца, супруга корабля Миас, – ответил Барнт.
– Да, ты прав, – сказала Миас. – Мы можем спеть в последний раз, супруг корабля Барнт? Могу я повести мою команду в песне, ведь все они сохраняли мне верность и заслужили последние мгновения радости.
Барнт некоторое время смотрел на нее, а потом коротко кивнул.
– Как может навредить одна песня? – сказал он.
И в этот момент крылокоготь ветрогона коснулся груди Джорона.
– Песня здесь, – сказал ветрогон. – Пой, Джорон Твайнер. Пой для нее.
Миас подняла свой сияющий меч и начала петь, и то была медленная и скорбная жалоба.
«Для каждого, кто ушел,
Мои дорогие,
Для каждого, кто улетел,
Для каждого на борту кораблей,
Мои дорогие,
Потерянные, как я и ты.
И команда хором ее поддержала:
Старуха не знает жалости,
А Дева не знает любви,
Матери известен лишь долг,
Поэтому я стану вашим теплом.
Голоса команды смолкли, остался лишь голос Миас, громкий и чистый, эхом проносившийся в ночи.
Для каждого, кто встречал воду,
Мои дорогие,
Для каждого, кто летал,
Для каждого, кто медленно тонул,
Мои дорогие,
Потерянные, как я и ты.
И все до единого члены команды сделали шаг вперед, чтобы присоединиться к своей супруге корабля. А Джорон ощутил боль в груди, острый коготь проткнул рубашку и пробил его плоть.
– Пой! – прошипел ветрогон.
И Джорон, у которого не осталось ничего, без малейших шансов отыскать мотив, открыл рот и попытался. И то, что у него получилось, не было мелодией или песней, а всего лишь одиноким хриплым криком. Точно скиир, летящий над каменным островом, в основание которого неустанно бьет море, медленно взмахивает крыльями, поднимаясь ввысь, пока не наступает миг, когда он падает вниз и разбивается в последнем акте насилия, который никому не суждено увидеть.
Старуха не знает жалости,
А Дева любви,
Матери известен лишь долг,
Поэтому я стану вашим теплом.
После последнего четверостишия смокли все, кроме Джорона. То, что вылетало из его рта, стало для него ударом – получилось даже хуже, чем он представлял. В его крике не осталось ничего человеческого. Он закрыл рот. И тут же снова ощутил острую боль в груди.
– Пой, – прошипел ветрогон. Джорон посмотрел на него. – Пой!
И он запел. И, хотя Джорон испытывал боль, а из глаз у него катились слезы, он понял, что не может ослушаться. Он пел.
Для каждого, кто владеет луком,
Мои дорогие,
Для каждого, кто летал,
Для каждого, кто умирает на сланце,
Мои дорогие,
Потерянные, как я и ты.
– Пой, Джорон Твайнер. – Это был голос ветрогона, но более низкий, громкий, странный и сильный, чем Джорон когда-либо слышал.
