Клирики всех уровней: от служек и диаконов до архиепископов, митрополитов и даже самого Папы – мыслились, если допустимо такое сравнение, скорее как «технический персонал» для обслуживания сугубо культовых, ритуальных потребностей христианского народа, ведомого самим Господом, действующим через своего правителя. Церковники во главе с самим римским первосвященником не нужны были королю франков для того, чтобы осуществлять связь с Богом, поскольку правитель христиан сам имел эту связь напрямую, и потому не нуждался в каких-либо посредниках. Тонко уловив эту особенность мировоззрения Карла Великого, известный медиевист Анатолий Левандовский (1920–2008) писал: «Сосредоточив максимум усилий на строительстве новой Церкви, Карл вместе с тем стремился обеспечить безусловную власть над нею. Проявляя всяческое уважение к Риму и Папе, он никогда бы не допустил, чтобы власть апостольского наместника была выше его собственной. Роль архиепископов, епископов, аббатов и священников свелась им к чисто служебным обязанностям. От них он требовал постоянных отчетов, наставлял их и смещал, если они не отвечали его требованиям. Церковную иерархию он строил таким образом, чтобы все нити сходились не к Папе, а лично к нему. Он созывал церковные соборы и диктовал их решения. Он, безусловно, считал себя крупнейшим специалистом в области веры, разбирающимся во всех ее тонкостях и, будучи ее строгим ревнителем, видел себя достойным поучать всех остальных, включая и первосвященника Рима».
Это скорее прочувствованное, нежели осознанное, отношение франкского монарха к античной Римской империи и возглавляемой Папой Римским западной латинской христианской церкви как нельзя лучше проявилось в контексте подспудного идеологического противостояния между наместником престола святого Петра и королем франков (впоследствии также и королем лангобардов, и патрицием Рима). Началось оно в середине VIII в., в то самое время, когда Пипин III Короткий был коронован королевской короной и был помазан на правление вначале с одобрения и санкции римского первосвященника в 751 г., а затем и лично Папой Стефаном II в 754 г. Именно приблизительно к этому времени исследователи относят нижнюю хронологическую грань составления Constitutum Constantini – подложного дарственного акта, согласно которому Папа Римский Сильвестр I (314–335) якобы получил в дар от императора Константина I Великого (306–337) за крещение и чудодейственное исцеление от проказы светскую власть над городом Римом и всеми странами Запада. Эту власть, конечно же, должны были наследовать и все будущие епископы Рима. Практическое применение этого «Константинова дара» (Donatio Constantini) на момент его возникновения – между 752 и 771 гг. – было не слишком велико, и казалось, что он призван лишь обосновать светскую власть Папы над собственно городом Римом и Папской областью, обеспечить суверенитет римского архиепископа над подаренной ему Пипином Коротким территорией, отторгнутой у лангобардов и Византии. Главная сиюминутная его задача состояла в том, чтобы обезопасить патримониум святого Петра от притязаний единственного монарха Европы, который на тот момент имел реальную военно-политическую возможность подчинить себе Рим – от короля франков. Благодаря этому складывается впечатление, что создание и утверждение «Константинова дара» было частью негласной сделки между Пипином III Коротким и папами римскими (Захарием (741–752), Стефаном II (752–757), Павлом I (757–767)), продолжившей действовать также при их преемниках – Карле Великом (768–814), с одной стороны, и папами Стефаном III (768–772), Адрианом I (772–795) и Львом ΙΙΙ (795–816) – с другой. Однако реальное значение «Константинова дара» простиралось гораздо дальше сиюминутной сделки и власти римских понтификов лишь над одним городом Римом и прилегающей к нему областью. Документ был для папского престола важным заделом на будущее, причем с первыми ласточками будущих претензий римских пап на господство над всеми светскими государями западного христианского мира пришлось столкнуться уже Карлу Великому.
В 778 г. в вошедшем со временем в Codex Carolinus послании к франкскому королю Папа Римский Адриан I настойчиво напоминал о «Константиновом даре» и призывал к возвышению Церкви, что, несомненно, было важным намеком на установление и укрепление реальной власти папского Рима над странами Запада: «И подобно тому, как во времена благословенного римского понтифика Сильвестра Божья святая католическая и апостольская римская церковь была воскрешена и возвышена посредством щедрости самого благочестивого Константина – великого императора, который соблаговолил даровать ей власть в этих западных регионах. Так что в эти самые счастливые времена, в которые вы и мы живем, пусть пышно расцветает и торжествует святая Божья церковь – церковь апостола святого Петра и продолжает еще больше возвышаться». О том, что Лев III был ревностным сторонником заложенной в Constitutum Constantini имперской идеи, свидетельствовала мозаика в апсиде называемого «Триклиния Льва III» – главного зала приемов Латеранского дворца. Она была создана по приказу этого весьма последовательного и настойчивого в утверждении идеи светской власти пап первосвященника около 799 г. и закончена, по всей видимости, чуть ли не накануне императорской коронации Карла Великого. В центре мозаики изображен Иисус Христос, однако для понимания главной идеи композиции гораздо более важны сцены, размещенные с двух сторон от его лика. Хотя мозаика была переложена в XVIII в. и оригинальные, несомненно, важные художественные детали изображения конца VIII в. были при этом частично утрачены, главный смысл композиции не пострадал. Слева от центрального лика изображен Христос, вручающий ключи как символ духовной власти Папе Сильвестру I и стяг как символ власти земной императору Константину I Великому. Правая часть изображения симметрична левой. На ней изображен святой Петр, дающий Папе Льву III паллий (pallium) – длинную узкую ленту с вышитыми на ней крестами, являющуюся частью литургического облачения Папы Римского, а Карлу Великому передающий стяг. Смысл изображения, которое король франков, несомненно, видел во время своего пребывания в Риме, был предельно очевиден. Папа Лев III был показан как наместник престола святого Петра и преемник Папы Сильвестра I, тогда как Карл был представлен как новый император Константин Великий. Вся мозаика в целом наглядно выражала концепцию «Константинова дара» и показывала то идеальное место, на котором Папа Лев III хотел бы видеть себя и короля франков в возрождаемой империи. Первосвященник должен был руководить возрождением империи по праву власти над Римом и странами Запада, а Карл Великий выступать послушным орудием в руках Господа, волю которого воспринимал бы вначале Папа Римский, сообщая затем императору.
Карл Великий, впрочем, мог позволять себе не вдаваться в тонкости намеков Папы, в какой бы форме они ни выражались: хоть в письменном тексте, хоть в художественном изображении. Реальная власть короля франков в земном мире опиралась на его народ, его страну и его войско, и он вполне мог поинтересоваться, сколько дивизий может выставить римский первосвященник в случае прямого конфликта между Франкским королевством и патримонием святого Петра. Папе, который не мог опереться на грубую военную силу, достаточную даже для локального конфликта с франкским королем, приходилось в связи с этим действовать тоньше, корректнее и, в итоге, дальновиднее. Того, кому невозможно было навязать власть силой, следовало подчинить идеологически. В этом направлении и развернулась папская политика по отношению к Франкскому королевству.
