Князь Мстислав медленно поднялся по скрипучим ступеням на городскую стену. В одной руке князь сжимал тяжелый боевой лук, в другой колчан, набитый стрелами. Мстислав был отличным стрелком, влёт бил птицу на скаку и сейчас хотел продемонстрировать защитникам города своё непревзойдённое искусство лучника. Чтобы не мешали во время стрельбы, длинные черные волосы князя были перехвачены шелковой тесьмой, вместо пластинчатого панциря Мстислав надел кованую кольчугу, не стеснявшую движений. Поднявшись на боевую площадку, князь осторожно выглянул в бойницу. Внизу суетились вражеские воины, укрываясь за большими деревянными щитами, лучники Давыда вели стрельбу по городским укреплениям. Князь высмотрел боярина в богатых доспехах, разъезжающего за линией деревянных щитов и громкими окриками подгоняющего ратников. Мстислав приблизился к бойнице и вскинул лук, но в этот момент выпущенная из самострела тяжелая стрела ударила князя в грудь и отбросила к деревянной стене городницы. Из разодранных колец кольчуги торчало толстое древко, Мстислав потерял сознание и лежал без движения в луже крови. Телохранители подхватили князя на руки и понесли во дворец. Ночью Мстислав Святополчич скончался.
* * *
Во время штурма Владимира-Волынского Давыд использовал осадные башни, что было редким явлением на Руси. Информация об этом сохранилась в Ипатьевской летописи: «И ста Давыд, оступи город, и часто приступаше. Единою подступиша к граду под вежами» (8, 178). 12 июля ратники Давыда шли на приступ под прикрытием осадных башен, не исключено, что стрела, поразившая Мстислава, прилетела именно оттуда. Смерть князя подробно описана в летописях: «Однажды подступили воины к городу под прикрытием башен, и когда осажденные бились с городских стен и шла перестрелка, летели стрелы как дождь. Мстислав же хотел выстрелить, внезапно был поражен стрелой под пазуху, на забралах, в расщелину между досок. И свели его со стены, и в ту же ночь он умер» (4, 252). О том, что стрела пролетела через щель между досками, сообщает и Никоновский летописный свод: «Мстиславу же хотящу стреляти, и внезаапу ударен бысть под пазуху стрелою, на забороле, сквозь доску скаженю» (11, 136). Обстоятельства смерти Мстислава были хорошо известны и Яну Длугошу: «Между осаждёнными и осаждающими происходят частые схватки, и Мстислав, сын Святополка, которому отец поручил крепость Владимир, когда стрелял из крепости из лука, был поражён вражеской стрелой под пазуху и умер» (28, 288–289). Со смертью Мстислава связана интересная легенда, приведенная в Киево-Печерском патерике.
Инок Печерского монастыря Федор случайно нашел клад с сокровищами. Монах решил взять драгоценности и покинуть монастырь, но затем раскаялся в греховных помыслах. Чтобы больше не искушать себя, Федор вырыл глубокую яму, побросал туда сокровища и закопал. Когда об этом стало известно Мстиславу Святополчичу, он решил завладеть драгоценностями: «Князь же рано утром, словно на охоту или на какого-нибудь воина грозного, поехал сам со множеством воинов и, схватив блаженного Феодора, привел его в дом свой. И сначала ласково спрашивал его, говоря: «Отче, поведай мне, правда ли ты нашел сокровище? Я, – говорил он, – разделю его с тобою, и будешь ты отец отцу моему и мне». А Святополк был тогда в Турове. Феодор же сказал: «Да, нашел, и теперь оно зарыто в пещере». Князь же сказал: «Много ли, отче, золота, и серебра, и сосудов, и кем, по слухам, сокрыто все это?» Феодор же сказал: «В Житии святого Антония говорится, что это варяжский клад, и действительно там сосуды латинские, из-за этого Варяжской пещера называется и доныне. Золота же и серебра бесчисленное множество». Князь же сказал: «Почему же ты не дашь мне, сыну своему? Себе же возьми сколько хочешь». Феодор же сказал: «Мне из этого не нужно ничего, даже если ты повелишь мне взять, ибо мне это не на пользу, не требуется мне богатства, так как освободился я от него. Не помню ничего, а то о всем бы вам поведал, потому что вы богатству служите, я же свободен от этого».
И тогда князь с гневом сказал слугам: «Этого монаха, отвергшего милость мою, повелеваю сковать по рукам и по ногам и три дня не давать хлеба и воды». И снова спросил: «Открой мне, где сокровище?» Феодор же сказал: «Не помню, где спрятал его». Князь же велел жестоко мучить его, так что и власяница омочилась кровью; затем велел подвесить его в большом очаге, связав руки назад, и огонь раздуть. Многие удивились тогда терпению этого мужа, который пребывал в пламени, как в росе, а огонь даже власяницы его не коснулся. И некто из стоявших тут рассказал о чуде, сотворенном Феодором. И ужаснулся князь, и сказал старцу: «Зачем ты губишь себя и не отдаешь сокровище, которое нам достойно?» Феодор же сказал: «Истину тебе говорю, что молитва брата моего Василия спасла меня тогда, когда я нашел сокровище, и ныне отнял Господь от меня память сребролюбия, и я не помню, где спрятал его».
Князь же тотчас послал в пещеру за святым Василием. Тот не хотел идти, но его насильно привели из пещеры. Князь же сказал ему: «Все, что ты мне велел сделать с этим злодеем, я сделал и хочу, чтобы ты был мне как отец». Василий же сказал: «Что я тебе велел сделать?» Князь же сказал: «О сокровище, про которое ты мне рассказал, он ничего не поведал, – и я пытал его». И ответил Василий: «Вижу козни злого беса, прельстившего тебя, а на меня возведшего ложь и на этого преподобного: меня никто и никогда не видел выходившим из пещеры своей пятнадцать лет». Тогда все, бывшие тут, сказали: «При нас ты говорил князю». Василий же сказал: «Всех вас бес прельстил, а я не видел ни князя, ни вас».
Разгневался князь и повелел бить его без милости. Не стерпев обличения, и захмелев от вина, и разъярившись, взял он стрелу и вонзил ее в Василия. И когда он проткнул его, Василий вытащил стрелу из тела своего, бросил ее князю и сказал: «Этой стрелой сам убит будешь». Как и сбылось по предсказанию его.
И повелел князь порознь заключить обоих иноков, чтобы утром предать их злым мукам, но в ту же ночь оба они скончались о Господе. И, узнав это, иноки пришли, взяли тела их и погребли их честно в пещере Варяжской. Где они подвизались, там и положены были в кровавых одеждах и власяницах, целы они и доныне: тех, кого постыдился огонь, как тление коснется?
По прошествии немногих дней сам Мстислав, воюя с Давыдом Игоревичем, по предсказанию Василия, убит был на городской стене, во Владимире. И тогда признал он свою стрелу, которой пронзил Василия, и сказал: «Это я умираю за преподобных Василия и Феодора» (1, 453–457). Отдаленно, конечно, но история напоминает рассказ о князе Ростиславе, утонувшем с Стугне.
Трудно сказать, насколько это предание достоверно, поскольку рассказы о бесах, поведавших Мстиславу о сокровищах, спрятанных иноком Федором, имеют явную религиозную подоплеку. Хотя есть некоторые любопытные факты. Монаха Василия Мстислав поражает стрелой из лука, с луком в руках князь сражается на стенах осажденного Владимира-Волынского. Что косвенно подтверждает версию о том, что он был неплохим лучником. В любом случае в этом предании Мстислав предстает алчным и жестоким человеком.
* * *
Во Владимире-Волынском бояре и воеводы в течение трех суток скрывали от воинов и горожан смерть князя, только на четвертый день на вече было объявлено, что Мстислав умер от раны. О том, чтобы открыть Давыду ворота, речи не было: «Вот, князь убит. Если мы сдадимся, Святополк перебьет нас всех» (4, 252). Защитники понимали, что рано или поздно Святополк пойдет войной на Давыда и одержит над изгоем победу. Поддерживать слабейшего в войне против сильнейшего было глупо, поэтому смерть Мстислава ничего не дала Давыду. Защитники Владимира-Волынского сумели известить Святополка о критической обстановке в городе: «Сын твой убит, а мы изнемогаем от голода. Если не придешь, люди хотят сдаться, не могут терпеть голода» (4, 252). Теперь киевский князь просто обязан был принять меры по снятию блокады. По неизвестной причине сам Святополк в поход не пошел, киевские полки возглавил воевода Путята. Путь на Владимир-Волынский пролегал через Луцк. Святослав Давыдович сразу забыл все обещания, данные Давыду Игоревичу, повязал его людей и выдал Путяте. После этого собрал дружину и присоединился к киевлянам. 5 августа 1099 г. союзники подошли к Владимиру-Волынскому (4, 253).
