Зимой крепко захворал князь Глеб. Некогда сильный и смелый воин, он теперь не мог сесть на коня и повести полки в бой. Не исключено, что именно слухи о болезни князя спровоцировали новое половецкое вторжение. Степняки вновь напали на правобережье Днепра и подвергли опустошению Киевскую землю. В этой критической ситуации Глеб вновь обратился к Михалке и попросил его отразить половецкий набег. Михалка прибыл в Киев вместе с младшим братом Всеволодом, переговорил с Глебом и стал собирать войска. Помимо княжеских дружин в поход выступила конница чёрных клобуков, берендеи уже сражались под командованием Михалки и были уверены в своём военачальнике.
К тому времени, когда войско выступило в поход, половцы закончили грабёж киевских волостей и уходили в степь. Михалка бросился в погоню и настиг отягчённую добычей и полоном орду за рекой Буг. Высланные вперед разведчики доложили, что враг уже близко. Как князь и предполагал, половецкое воинство растянулось по степи, поэтому Михалка вновь прибегнул к проверенной тактике и стал бить противника по частям. Русские и чёрные клобуки неожиданно ударили по половецким отрядам, сопровождавшим русский полон, и наголову разгромили вражеское войско. Множество степняков было порублено, немало попало в плен. Михалка решил допросить пленников. «Много ли ваших позади?» – спросил князь. Ответ был краток: «Множество». Воевода Владислав посмотрел на большую толпу пленников, что-то прикинул в уме и сказал Михалке: «Держим этих колодников себе на смерть; повели, князь, посечь их» (4, 316). Воевода никогда не церемонился со степняками и смотрел на вещи просто: есть половец – есть проблема, нет половца – нет проблемы. Предстояло столкновение с главными силами степняков, поэтому Владислав считал неразумным выделять значительное число воинов для охраны пленников. На счету был каждый боец. Михалка согласился с доводами воеводы и приказал перебить степняков.
Дружины и чёрные клобуки двинулись по следу орды. Впереди замаячили вражеские разъезды, затем появилась тёмная линия идущей в атаку половецкой конницы. Грозно реяли на промозглом ветру мохнатые бунчуки, грохот барабанов рвал морозный воздух. Михалка не стал уклоняться от встречного боя и повёл своё воинство на врага. В прямом бою дружинники и чёрные клобуки опрокинули половецкую орду и погнали прочь с поля боя. Во время похода было освобождено 400 русских пленников, Михалка и Всеволод с победой вернулись в Киев, но Глеб Юрьевич недолго радовался их триумфу, поскольку 20 января 1171 г. умер. Как и Юрия Долгорукого, погребли Глеба в церкви Спаса на Берестовом. В.Н. Татищев пишет, что Глеб «был муж правдивый, кроткий и всяким благонравием украшен» (82, 489), но это будет далеко не полный перечень достоинств князя. За исключением правдивости (рассуждения про «кротость» отбросим за ненадобностью) у него была масса других положительных качеств. Будучи наполовину половцем, Глеб был храбрым воином, толковым военачальником и хитрым политиком, всегда находившим общий язык со степной роднёй. Князь никогда не покушался на чужое, но и свое не отдавал. Командуя половецкой ордой в битве у Боловеса, Глеб в третий раз добыл своему отцу Юрию Долгорукому златой киевский стол. И Андрей Боголюбский мог быть спокоен за Киев, пока там находился Глеб. Со смертью брата ситуация на юге менялась для Андрея не в лучшую сторону.
По Руси поползли слухи, что Глеб был отравлен киевлянами. Летописцы об этом ничего не пишут и лишь в дальнейшем позволят себе некоторые намеки. Например, когда Андрей Боголюбский потребует у Ростиславичей выдать подозреваемых в этом черном деле: «Выдаите ми Григоря Хотовича, и Степаньца, и Олексу Святословця, яко те суть умориле брата моего Глеба» (8, 388). Говорить с уверенностью об отравлении Глеба Юрьевича возможным не представляется.
Быстрее всех в ситуации сориентировался Владимир Мачешич. Будучи старшим среди потомков Владимира Мономаха, он посчитал себя единственным достойным претендентом на княжение в Киеве и занял столицу. Но времена изменились: чтобы стать киевским князем требовалось разрешение Андрея Боголюбского. Андрей такого подарка Владимиру Мстиславичу делать не собирался, у него были свои виды на Киев. Летописец так и записал: «Аньдрееве же не любо бяше седенье Володимере Киеве» (8, 386). Владимир Мстиславич мог сколько угодно взывать к древнему порядку наследования, но против Андрея сделать ничего не мог.
Полностью игнорируя присутствие Владимира Мачешича в столице, Боголюбский предложил Киев Роману Ростиславичу Смоленскому. В случае необходимости владимирский князь обещал помочь войсками, и Роман охотно согласился. Мы не знаем, как бы повел себя в данной ситуации Владимир Мстиславич, поскольку князь заболел и умер. Скорее всего, он, как обычно, убежал бы из города. В.Н. Татищев дал Владимиру Мачешичу весьма нелестную характеристику: «Сей князь многие беды и гонение от Мстислава, племянника своего, претерпел, бегая в Галич, Рязань, к венграм и к половцам, но все за свою вину и непостоянство, и никто из князей его не любил» (82, 494). Одной проблемой на юге стало меньше.
Внезапно случился казус. Пока Роман Ростиславич готовился к переезду из Смоленска в Киев, Михалка покинул Торческ, приехал в столицу и объявил себя киевским князем. Андрей пребывал в неведении относительно намерений младшего брата, Михалка же занимался самодеятельностью и действовал на свой страх и риск. Княжение Михалки закончилось, когда в Киев пришли послы Андрея и объявили князем Романа Ростиславича. Киевская делегация ушла в Смоленск звать Романа на княжение. Времена были смутные, киевлянам было страшно оставаться без князя, пусть даже на непродолжительный срок. Горожане знали, как Михалка храбр и опытен в ратном деле, поэтому били князю челом и просили остаться в Киеве до прибытия Романа. Михалка Юрьевич согласился и оставался в городе вплоть до приезда нового князя в столицу. Это произошло 1 июля 1171 г.
* * *
Относительная стабильность в Южной Руси позволила Андрею Боголюбскому активно действовать на восточных рубежах Суздальской земли. В феврале 1172 г. владимирский князь организовал большой поход на Волжскую Булгарию. Как обычно, Андрей в поход не пошел, князь вновь доверил командование сыну Мстиславу и главному воеводе Борису Жидиславичу. Про Мстислава Андреевича Н.М. Карамзин пишет, что «пользуясь доверенностию отца в делах ратных, он, без сомнения, отличался мужеством» (51, 364). Если в киевской кампании такой подход к делу себя оправдал, то во время войны с Новгородом всё закончилось катастрофой. Однако Андрей с упорством, достойным лучшего применения, продолжал гнуть свою линию и отказывался возглавлять войска. И если до нас дошла информация, что, когда начался поход на Новгород, князь был болен, то теперь ни о чём подобном речи не было, Андрей просто принципиально не хотел идти на войну. Хотя именно его участие в походе могло дисциплинировать воевод, сплотить воинов и избежать многочисленных организационных недоразумений.
Когда зимой 1172 г. Боголюбский объявил о походе против серебряных булгар, Мстислав Андреевич и воевода Борис Жидиславич привели дружины к Городцу на Волге. Старый союзник Андрея рязанский князь Глеб Ростиславич в поход не пошел и отправил на помощь соседу дружину под командованием сына. Так же поступил и муромский князь. В окрестностях Городца князья и воеводы стали ожидать прибытия пеших полков.
