Мы тянули и тянули, пока, наконец, нам удалось вытащить находку на свет.
И ею оказался труп. Труп, одетый так же, как и те, в вездеходе.
Вот только этот был вооружен. Нечто непонятное в кобуре на поясе, в чехле на спине винтовка. Неужели удалось найти эти хваленые фазерные винтовки? Точнее, одну из них? Конечно, мы рассчитывали на гораздо более богатый улов, но и одна винтовка много стоит.
Анна же дернула клапан на нагрудном кармане, вытащила небольшой оранжевый контейнер, который в мгновение ока переместился к ней в рюкзак.
И к слову: почему этот товарищ оказался здесь, на дне лужи? Почему не всплыл на поверхность? И почему у этого есть оружие, а у остальных нет?
Впрочем, ответ на вопрос: «почему не всплыл» нашелся быстро — за трупом в воду тянулся ремень. Мы его вытянули, и на другом конце оказалась довольно крупная коряга, которая, как мне кажется, удерживала труп под водой.
Как утопленник умер, тоже стало известно практически сразу — в голове дырка.
Кажется, я более-менее понял, что тут произошло. Ну, или мне так казалось.
На отряд напали, один успел сбежать, залег в этой луже, успев надеть маску для дыхания, закрепил себя на дне. Явно собирался выждать время, дождаться, пока нападавшие отчаются его искать, и лишь тогда покинуть убежище. Но что-то пошло не так. К примеру, преследователи начали обстреливать близлежащие лужи, в надежде, что труп всплывет. С одной стороны, им повезло — попасть-то они попали. А вот затем не повезло — ремень удержал труп у дна и не дал ему подняться.
Я вытер руки о собственные штаны и снова начал вызывать своих.
— Кот!
Рация молчала.
— Кот, на связь! — повторил я.
Так и не дождавшись ответа, я принялся вызвать Литвина, затем Шендра.
Откликнулся лишь Кузьма.
— Вайс тут.
— Где остальные? — спросил я его.
— Да не знаю, я ж в вездеходе, — ответил Кузьма.
— Сиди там и не высовывайся! — приказал я. Это все выглядело крайне подозрительным. Почему ни Литвин, ни Шендр, ни Кийко не выходят на связь? Ответ, как мне кажется, очевиден.
Похоже, к таким же выводам пришел и Строгов.
— Давай к вездеходу! — приказал он и, пригнувшись, двинулся в направлении, откуда мы пришли.
— Что там у вас происходит? — вновь заговорила рация голосом Кузьмы.
— Не знаю, кроме тебя никто на связь не выходит, — ответил я, — будь наготове и не высовывайся, пока мы не подойдем.
— Ясен хрен, я…
— Вайс! Вайс! — позвал я, но теперь молчал и Кузьма.
Спустя пару минут, когда мы обошли густой кустарник и смогли рассмотреть вездеход, Строгов мрачным голосом заключил:
— Никого нет. Твою мать! Нас тут ждали!
— Кто? — спросил я.
— А я почем знаю? — огрызнулся Строгов. — Уходим! Тихо и аккуратно.
— А наши? А вещи?
— Наши уже в Речном, в клон-капсулах плавают, — ответил Строгов, — а вещи — забудь. Они уже не наши.
Я выматерился. А что еще оставалось делать? Строгов ведь прав. Мы не знаем, с кем предстоит воевать, не знаем сколько их. Да и вообще, самые жирные трофеи пока еще у нас. Собственно, их и нужно вытаскивать.
Мы двинулись вдоль кустов, стараясь обойти вездеход по большой дуге.
Точнее, двинулись мы с Анной, а вот Строгов зло на нас зашипел:
— Куда, гуси, почапали? Ползком!
Глава 19 Хищник
Пожалуй, это были самые худшие полчаса моей жизни. Хоть я и был в практически герметичной броне или, скорее, скафе, мерзкая жижа умудрилась проникнуть внутрь. Вот как? Как?! Ну да, шлем открыт, может подбородком зачерпнул, когда проползали последнюю лужу?
Впрочем, это все фигня. Главное — мы живы.
За эти полчаса проползли мы, в лучшем случае, метров двести, не больше. А всему виной Строгов, часто останавливавшийся и пытавшийся обнаружить противника.
Он не поднимался в полный рост, даже голову старался не слишком поднимать, боясь обнаружить себя. Мы с Анной делали то же самое. Бывало, что могли по нескольку минут оставаться на одном месте.
Но, что странно, противник никак себя не проявлял. Не было слышно шагов, никто не перекликался, и уж тем более, мы никого не увидели. Причем не только врагов, но и друзей. Сколько же противников нам противостоит, если они умудрились так тихо снять троих, не побоюсь этого слова, опытных колонистов? А ведь с ними еще и Мундалабай был. А в нем я уверен — он как зверь слышит и чует опасность за версту. Но именно в этот раз его чутье и интуиция подвели…
Шендра тоже сняли тихо. Ладно, мы не услышали, но ведь и Кузьма ничего не заметил. Да и самого Кузьму сняли прямо во время разговора. А ведь он в тот момент был явно наготове и следил за входом в вездеход.
Кто на нас напал? Сколько их? И что им надо?
Хотя, что им надо ‒ и так понятно. Тот долбанный контейнер, лежавший сейчас в рюкзаке у Анны. Как они узнали, что мы за ним придем? Вот это интересный вопрос…
Я очень сомневался, что те, кто положил бойцов Толяныча, до сих пор находятся здесь. Нашим противникам кто-то сообщил, что мы придем. Но кто? Толяныч? Так он нам сам задание выдал. Анна? Но она, вроде, на Толяныча работает. Впрочем, откуда я знаю, на кого она работает и кто она вообще такая? Но опять же: если бы она была против нас — ей было бы выгодно завалить нас со Строговым или подать знак своим сейчас, когда мы прячемся и пытаемся отсюда уйти. И еще нестыковка — те, что перебили мой отряд, могли привести ее сюда, и она бы нашла для них контейнер. Зачем нас еще втягивать? Нет, вряд ли она нас сдала.
Кто-то из моих? Строгов? Кузьма? Нет. Строгов и Кузьма не знали, куда мы идем. Вернее, Строгов знал, но, как я понял, он был крайне заинтересован в том, чтобы мы задачу выполнили — как раз его ждала какая-то серьезная плюшка за это. Настолько серьезная и важная для него, что он про трофеи и не заикался.
Остаются Шендр, Кийко и Литвин. Но они не могли. Ну, не могли и все!
Нужно Толяныча спросить — может, еще кто был в курсе? Но то, что нас сдали, не вызывало никаких сомнений.
— Двинули! — шепотом приказал Строгов, и мы поползли дальше.
Сколько мы ползли, я не знал — открывать интерфейс сейчас было бы глупой идеей, а глядеть на часы было неудобно. Если же брать в расчет ощущения, то казалось мне, что ползем мы уже несколько часов.
На наше счастье на болото опустился туман. Причем настолько густой, что уже метрах в пяти от нас было невозможно ничего разглядеть.
Я оглянулся на Строгова, ползшего последним. Он явно понял, о чем я хочу спросить, но лишь покачал головой.
