Мы прошли через двор, завешанный разноцветными тканями. Здесь не было дома или комнат, к которым я привыкла, просто полотна ткани, которые разделяли пространство, даря небольшое уединение.
А потом я увидела женщин.
Гаремные служки, женщины, которые дарили себя одному мужчине, воину. Им не суждено было стать женами, ведь судьба распорядилась именно так. Многих захватывали в плен во время конфликтов между хастами, других продавали собственные родители, а третьи… третьи шли за мечтой.
Только вот эти женщины, точнее их одеяние, испугали меня. Они были обнажены! Красивые загорелые тела приковывали взгляд, смущали.
– Ой, – тихо произнесла Михарна.
И я с ней была согласна.
Женщины лежали на мягких подушках, лениво обмахивались кусками ткани, томно смеялись, ели фрукты. Лишь несколько из них вели себя скромнее – вышивали молча. Сначала мне даже показалось, что они и не гаремные служки, а простые, но по количеству одежды, точнее по ее прозрачности, и украшением признала, что была не права. Просто они еще не утратили подобия достоинства и старались держать себя в руках.
Тяжело вздохнула Миха, увидев полуобнаженных, остальные айхонарские женщины опустили глаза. Но спустя всего мгновение я поняла, что смутила их совсем не нагота гаремных служек. Нет.
Здесь был ветер, но иной, не такой как дома, – резкий, горячий, порывистый. Ткани стонали под его натиском, временами открывая то, что должно было быть скрыто. Я проследила за взглядом Михарны и сама вздрогнула. Не от ужаса, но от отвращения. За тонкими жёлтыми занавесками две девушки, одетые лишь в сверкающие на солнце золотые украшения, танцевали для мужчины. Его было плохо видно, но огромное пузо я разглядела даже издалека. Не воин. Или воин, который давно променял поле битвы на пиры и багу. И эти девушки извивались перед ним, лаская друг друга в слишком откровенном танце. Не знаю, сколько времени он продолжался, но мужчине, видимо, это надоело, и он жестом подозвал одну из них к себе.
Что произошло дальше, я не увидела. Сот недовольно фыркнул и указал рукой направление, в котором мне и другим женщинам нужно было идти. И я готова была сказать ему спасибо, потому что зрелище все же не было приятным. Мать степей, но почему в гареме хаста чужой мужчина берет женщин? Да, они служки, но не рабыни же!
Предки, я глупа и в этом нет сомнения! Кто же мы? Рабыни, пленницы, которых захватил воин Боргайн, совершив преступление. Но степь промолчит, как молчит всегда, когда кто-то совершает нечто недостойное. Она может наградить проклятием, отвернуться, забрать жизнь – и это будет её ответом. Но все ли удостаиваются его?
Сот подвёл нас к решётке, что разделяла гарем на две части. Наверное, именно за этой красивой кованой оградой и жили те, кого Боргайн хотел укротить и объездить. Рабыни, пленницы, дочери, которых родители продали или подарили хасту в обмен на милость. Немужчина поморщился и отпер массивный замок в виде женского цветка – ещё одно напоминание о том месте, где мы находимся. Сот хлопнул в ладоши, и из глубины выползла старая развалина, в которой только по артуну и можно было узнать женщину. Старуха, морщинистая как чахлые листья, пережившие пик жара, разогнула спину и осмотрела нас.
– Чего ты притащил? – недовольно пробурчала она. – Мне своих девок хватает.
Сот жестами начал ей что-то объяснять, но старуха отмахнулась.
– Сат придёт и расскажет. Что зыркаешь? Не боюсь я твоих наказаний, старая уже. Глядишь, и помру, наконец. Ну, а вы чего встали. Жить хотите? Тогда заходьте, пока воины хаста не пришлындрали. Они девок наших любят, хоть у самих по три жены в шатрах есть. Охочие до баб, слов нет! Немой, лучше прикажи, чтобы еды принесли да воды, – нам достался брезгливый взгляд. – Ох, а старых-то зачем в гарем? Или у нашего повелителя совсем с головой чудно стало? Ладно, разберусь… Эй вы, мое имя хаса Нараза, запомните. Будете делать все, что я говорю, если выжить охота. Эх, угораздило ж вас!
Мы зашли, и за нами с тихим скрипом закрылась калитка, щелкнул замок. Но привычная к неволе Нараза бодро семенила вперед, на ходу объясняя и сообщая новости:
– Слушайте и запоминайте! Это – половина для невольниц и личных служек хаста. Считайте, что вам повезло. Там, – она мотнула головой в ту сторону, откуда мы пришли, – ничего хорошего. Свобода есть, конечно. В стан можете выйти, погулять по степи. Да толку? Ничего там хорошего. Но они и платят за нее дорого. Наш хаст суров и жесток, но с воинами да друзьями готов всем делиться. Жены-то у него только две осталось, третья к предкам ушла, повезло ей. Так он теперь лютует в гареме, совсем девчонок загонял. Жестокая у него любовь, больная…
– Мы не будем здесь долго, – я произнесла это совсем тихо, но Нараза услышала.
Обернулась ко мне, оглядела, прищурившись подслеповато, а потом засмеялась – жутко, словно ворона над трупом павшего воина:
– С подарком девка! Но не думай, отсюда еще никто не смог уйти!
И, похихикивая, пошла дальше.
Может быть, никому и не удавалось уйти отсюда, что ж, значит, я стану первой. По крайней мере, не позволю Боргайну даже прикоснуться ко мне! Нет. Он может хоть сколько называть себя нашим хозяином и повелителем, но я никогда не покорюсь!
– Раэза, о чем это она?
Я непонимающе уставилась на Миху и только потом осознала, что старуха сказала кое-что еще. Про подарок. И вздрогнула. Только Заата знала обо всем, только она и только потому, что была знающей! Но она единственная женщина, все остальные знающие были мужчинами. А если…
Я сверлила взглядом сгорбленную спину ковыляющей впереди старухи. Она ведь поняла все, осознала и теперь тихо смеялась под нос, словно удачной шутке.
Заата была не единственной! Но что, если…
Я сбилась с шага. В каждом хасттане был всего один знающий. Степь давала этот дар лишь самому достойному, тому, кто мог говорить с ней и душами предков. В Айхонаре последние пятнадцать пиков жары знающей была Заата, и это при том, что огонь степи приходит не каждый год! За столько лет не нашлось никого, кто бы поспорил с ней за власть. Так может, просто не хотели? Но были?
Эта старуха что-то увидела во мне, и лишь матерь степей знает, чем может грозить её знание.
Мы шли между тяжёлых тканей и решёток, что отделяли жилые клетушки от длинного коридора. Здесь было душно, казалось, воздух сам хотел придушить нас, не оставляя ни единого шанса на спасение. Страшное ощущение.
– Вы! – старуха обернулась к нам. – Здесь жить будете! – она ткнула в яркую цветную занавесь. Потом обернулась ко мне и со странной усмешкой добавила: – А ты со мной. Скажу тебе пару ласковых.
Миха вцепилась в мою руку. Старая женщина это заметила, покачала головой.
– Мы можем пойти вместе? – не то, чтобы я боялась, но вдвоём было спокойнее.
Хотя я и опасалась, что Михарна узнает о ребенке. Этого я точно не хотела никому рассказывать.
