– И все-то ты знаешь, – насупилась девушка, – на любой вопрос ответ готов. Нечего на госпожу баронессу наговаривать – широкой души человек. Всегда выслушает, поймет, совет добрый даст.
– Так я и не наговариваю. Мусечка спит и видит, как бы меня замуж пристроить, вот и соблазняет этими скучными ужинами, и еще более скучными молодыми людьми. Мне неинтересно с ними. Я лучше лишний раз позанимаюсь, книжку умную почитаю. И тебе советую, учебный год не за горами. Если будешь на женихов заглядываться, рискуешь завалить экзамены в первом же полугодии.
– Ну, вот! – Мессалина поникла. – Опять нотации! Ты так изменилась после пансиона, я тебя не узнаю. Чувствую себя здесь чужой и никому не нужной.
– Месс, посмотри на ситуацию с другой стороны. Ты не ублажаешь старика-мужа, за которого тебя непременно выдали бы замуж. Не ищешь кров и не заботишься о пропитании. Наоборот, впереди тебя ждет учеба и шанс завоевать место под солнцем. Будет ли это удачное замужество, или же ты встанешь на ноги и начнешь зарабатывать самостоятельно, не так уж и важно.
Вот честно, нытье Мессалины начинало уже раздражать. О людской неблагодарности я не понаслышке знала, но как же неприятно сталкиваться с этим каждый раз. В пансионе нечего было делить, мы жили в равных условиях, никто не считался с титулом или высоким положением. Сейчас же социальное разделение давало о себе знать, и бунтарский характер девушки, привлекший поначалу, теперь мешал общению. Или это усталость во мне говорит? Будь мне действительно пятнадцать, разве не отлынивала бы я от учебы и не мечтала бы о парнях?
– Атти, я это знаю… Господи, как же ты иной раз напоминаешь Изольду Францевну!
– Ах, вот как? – насупилась, что меня сравнили с настоятельницей Альтенбургского аббатства. – Может, посадить тебя в карцер для профилактики? Или пожаловаться брату, к которому ты, вроде как, неровно дышала? Он живо найдет, чем занять твое свободное время!
– О, нет! Только не это! – всплеснула руками графиня. – Я все осознала и поняла. Завтра же засяду за учебники. Но ты подумай насчет малюсенького ужина, хотя бы на мой день рождения?
– Э… напомни, какого числа состоится знаменательное событие твоего появления на свет?
– Так, в последний день первого летнего месяца, – невинно захлопала глазками.
– Хорошо, мы обязательно куда-нибудь выберемся, – пообещала, скрестив средний и указательные пальцы.
Учитывая, как мало времени осталось до начала учебного года, нельзя отвлекаться даже на день. Из-за дурацкого экзамена и ранения я две недели потеряла. Попрошу Мусечку организовать праздник, а то могу и забыть.
Ближайшая неделя пролетела в тренировках и организации диверсии на ткацкой фабрике Шумских. Задействовали господина Петухова, организовав встречу с бывшими подчиненными. По Юрьевску поползли слухи о притеснениях работников и вероятных увольнениях. Кабаки и постоялые дворы наводнили разговоры о грядущем императорском заказе. Нашлись свидетели, что управляющий получил кругленькую сумму и присматривал новый дом в центре. А в это время у работяг голодали дети.
Недовольство нагнеталось с каждым днем. Если умело подавать информацию и расставлять правильные акценты, можно любого довести до точки кипения. Люди Стужева владели этим инструментом виртуозно. Тут случайно оброненное слово, там намек, и человек сам додумает недостающие детали. Жена господина Жабкова появилась в ресторации, сверкая бриллиантами на шее. Любовница заказала у портнихи новый гардероб. Его светлость, Святозар Агниярович, изволил устроить прием, на котором гостям подавали заморские деликатесы.
Последней каплей стало известие об императорской проверке, когда работников подняли посреди ночи и заставили наводить лоск на территории фабрики.
Невыспавшиеся, усталые люди, отработавшие две смены подряд, с неохотой подчинились приказу. На горизонте еще только забрезжил рассвет, а к зданию фабрики потянулись хмурые цепочки работяг. Я с Алимом и Игнатом устроилась у окон съемной комнатушки. Двухэтажные дома, где ютились семьи, строились лет двадцать назад и за эти годы обветшали. Идея, чтобы поселить народ поближе к месту работы, в целом неплохая. Но условия проживания оставляли желать лучшего. Удобства на улице, кухни в домах общие, баня и прачечная – одна на весь квартал. Зато дешевых забегаловок, где клиентов обслуживали в долг – в каждой подворотне. Отсюда рост преступности, нищеты и озлобленности на богатеев. Если бы хозяева заботились о собственных людях, то запросто навели порядок. Позакрывали бы питейные заведения, организовали детские сады и школы, чтобы ребятня не болталась без дела, пока родители зарабатывают деньги.
Я размышляла над трудностями жизни простого народа, тогда как Алим сосредоточенно следил за происходящим на улице. Судя по его напряженному виду, брат использовал дар и читал мысли, а может, воздействовал на ментальном уровне, подогревая недовольство.
– Доколе?! – выкрикнул здоровенный детина, на голову возвышающийся над остальными. – Сколько еще над нами будут издеваться? Сколько можно это терпеть? Когда наши семьи перестанут голодать?
Вокруг него тут же столпились мужчины и женщины, загомонили, поддерживая смельчака. Дорога к фабрике вела одна, а в этом месте расширялась за счет перекрестка. Людские ручейки, стекающиеся с трех сторон, живо образовали толпу, которая забурлила, будто разворошенный муравейник. Отдать должное, никаких призывов к убийствам или саботажу не звучало. Люди хотели получить кровно заработанные деньги и готовы были решать вопросы миром. Тут же выбрали нескольких активистов, во главе которых хлынули к дому господина Жабкова.
Настала пора и нам переместиться, чтобы контролировать процесс и не допустить кровопролития. Жилье управляющего, нескольких помощников и старшин располагались чуть в стороне от фабрики. Наверно, чтобы их не беспокоил шум станков и не доносились запахи красящих веществ. Доверенные люди Алима подготовили наблюдательный пункт в мансарде ближайшего к хоромам Жабкова дома. Я переместилась туда по оставленной заранее метке и тут же прильнула к широкому окну, активируя записывающий кристалл. Слова – словами, а доказательная база не помешает.
Мы увидели, как делегация мирно проследовала к воротам и постучалась. Минут через пять ожидания, в смотровом окошке показался полусонный слуга. Что именно он сказал, отсюда не разобрать, но по жестам и мимике не трудно догадаться, что он велел проваливать и не досаждать хозяевам. Вот только разгоряченный народ словами не остановишь, рабочие настаивали на встрече и ни в какую не желали уходить. Люди барабанили по запертым воротам, шумели, призывая управляющего к ответу.
Если уж господин Жабков велел поднять рабочих с утра-пораньше, почему сам до сих пор в постели? Вот прежний управляющий первым приходил, если случался форс-мажор.
Однако вместо ответов с черного хода выскочили крепкие ребята из охраны и принялись разгонять бунтовщиков. Особо ретивых скрутили, надавали по ребрам. Народ возмутился, что ничего не нарушали, поговорить пришли, а нарвались на кулаки. Отбить своих работягам не составило труда, какими бы крепкими на вид ни смотрелись бойцы Жабкова. Защитничков слегка помяли и уложили штабелями в сторонке. В ворота к начальству постучались еще более настойчиво.
