— Молчи, грязный вор, — без энтузиазма пригрозили ему два крепыша. По постным лицам было видно, что они и не надеются на свою долю.
— Ладно уж, — царственно повёл плечами Лев, — суньте руку за пазуху, там кошелёк. Дербаньте, пока начальство далеко.
Счастливые стражники, побросав копья и щиты, коршунами накинулись делить нежданную добычу.
— О бесчестный вор и подлый преступник, но здесь всего девять таньга, — обиженно протянули оба. — На двоих, ай-ай-ай, не делится…
— Ну я ж вам тоже не банкомат, — хмуря бровь, призадумался Оболенский. — Но одна таньга — это одна таньга, она липшей не бывает. Предлагаю пари, один берёт щит и лупит другого по голове. Тот, у кого громче получится, значит, и…
Его даже не дослушали. Бодрые стражники, не сговариваясь, бросили копья и схватились за щиты. Один ухнул другого по маковке в тот самый момент, когда второй въехал ему краем щита в висок. Два тела рухнули одновременно, обоих спасли медные шлемы, хотя гула было-о, как от удара молотком по пустому ведру…
— А по полтаньга поделить не судьба никак? Да, если Аллах наказал, добавлять уже не надо, — глубокомысленно изрёк наш герой, легко скинул верёвки с запястий, и, уложив стражей в самой неприличной позе, подсказанной ему его шибко вольной фантазией, прислонился спиной к глиняной стенке ближайшего дома. — И чем же меня так по мозгам напружинило, что я ничего не помнил? Неужели Бабудай-Ага устроил, карданный вал ему в заднюю дверцу?! Ладно, наплющу нос этому джинну при встрече. А сейчас есть тема поважнее: под какими часами мне ждать с букетиком друга и собутыльника? Мм… ну, на Востоке, если не оговорено заранее, джентльмены всегда встречаются на виду в приличном клубе. То есть в самой известной чайхане на базаре!
Определившись с генеральной идеей, он беззаботно поправил тюбетейку, с трудом удерживающуюся на пшеничных кудрях, и, насвистывая, двинулся вдоль арыка. Его славянская душа пела! И вовсе не потому, что Лев вспомнил, кто он есть, а совсем по иной причине, внятно сформулировать которую вряд ли сумел бы и он сам. Я попробую лишь угадать, но уверен, что едва ли ошибусь, предположив, что… Льву здесь нравилось!
Дивный воздух Востока, пахнущий жаркими страстями и пряностями, дыхание горячего песка под ногами, неумолимая ласка пылающего солнца, прерывистый шёпот смуглолицых красавиц, завораживающая высота голубых минаретов и, воистину, бездонное небо, накрывающее весь мир куполом надежды и веры в высокий замысел Творца!
Поверьте, ведь дело вовсе не в том, что здесь всегда жила сказка. Вернее, не только в этом. Как бы мы ни романтизировали «Тысячу и одну ночь», но средний россиянин вряд ли бы обрадовался прописке в своём микрорайоне… злобных ифритов, вызывающих бури, могучих джиннов, перемещающих дворцы, вампиров-гулей, поедающих людей, старух-колдуний с одним зубом (способным перерубить ствол дерева!), а уж тем более бегающих взад-вперёд по своим делам мелких и крупных шайтанов.
Представлять подобное в своих фантазиях весело и забавно, а вот жить в таком кавардаке — уже увольте! У каждого из нас и своих проблем хватает: дом, работа, зарплата, экология, ГАИ, ЖЭК, тёща… куда нам ещё и восточную нечисть? Я горячился, Насреддин важно кивал, со всем соглашаясь и налегая на конфеты «Коркунов», а новая история моего друга расцвечивалась свежими красками.
— То есть он опять потерял память?
— Не совсем, — поправил меня Ходжа. — Память мигом вернулась к нему после хорошего пинка под зад! Причём очень важно было правильно пнуть. Я с первого раза попал в нужную точку.
— А-а, видимо, прямо в нервное окончание. Это как акупунктура, иглолечение?
— Что-то вроде.
— Как я понимаю, Бабудай-Ага этим просто сделал вам подарок.
— И не говорите, почтеннейший, такое развлечение…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Главное не победа. Главное — участие!
Адольф Гитлер. Записки из Рейхстага
…Примерно пару часов спустя в самой большой и многолюдной чайхане Бухары, за низеньким дастарханным столиком, встретились двое. Скромный, толстенький стражник эмира, демонстративно не желающий привлекать к себе внимание, и здоровенный еврей-ростовщик с подозрительно длинными пейсами, развалившийся на подушках и непозволительно громко покрикивающий на хозяина заведения.
— Лёва-джан, хоть чуть-чуть покажи то, что ты ошибочно называешь воспитанием. Евреи в мусульманском мире не ведут себя столь вызывающе…
— А как же Холокост, а одесские погромы, а печи Бухенвальда, а великая Шестидневная война в Палестине за создание государства Израиль? Где ваше чувство вины перед моим вечно угнетённым народом?!
— Но ты не еврей.
— Не еврей, — честно согласился Лев, поправляя кипу. — Но хоть разок-то поприкалываться могу? Хозяин! Ещё чаю моему другу! А мне кошерного вина, мацу и рыбу-фиш!
Пожилой бухарец с пузом круглым, как казан, неодобрительно прищёлкнул языком, выразительно похлопав по большому мясницкому ножу, торчащему за широким поясом.
Оболенский лениво улыбнулся и щелчком большого пальца отправил ему золотую монету.
— Ты с ума сошёл?! Хватило бы и пяти таньга!
— А чего жадничать, это же не мои деньги, — ещё шире улыбнулся Багдадский вор, и Насреддин вынужденно согласился.
Чайханщик быстро поставил перед ним горячий чайник и блюдечко с колотым жёлтым сахаром.
— А теперь, о мой вороватый друг, поведай моему истомлённому разлукой сердцу, каким безумным ветром пустыни тебя занесло в Бухару?
— Джинн. Где?!
— Я имею в виду, что меня, как всегда, притащил Бабудай-Ага.
— Неймётся ему…
— В точку, — почесав в загривке, подтвердил Лев. — Я так понял, что у вас тут опять не всё тип-топ? Давай колись, какие проблемы сотрясают родину моего покойного дедушки на этот раз.
— Эмир угнетает народ, богатые обижают бедных, муллы крадут пожертвования, шейхи обманывают верующих в мечетях, караванные тропы полны разбойников, городские улицы кишат грабителями, кругом разврат, мерзость, взяточничество и нарушение законов… Да нет, вроде всё как всегда, Лёва-джан.
Собеседники церемонно отхлебнули чаю и продолжили.
— Теперь позволь мне самому ответить тебе на вопрос, который давно читаю в твоих голубых глазах…
— Ходжа, ты так произносишь слово «голубых», что я невольно краснею. Имей в виду, ты не в моём вкусе.
— Вай мэ, не перебивай, уважаемый, ибо я хотел рассказать о Джамиле. — Насреддин выдержал театральную паузу. — Она вернулась в Багдад.
— И…?
— И?
— Я первый спросил «и?», то есть не томи, что дальше-то?
— Не знаю, уважаемый. В тот день, когда я увидел её на улицах Багдада, за мной гнались сразу двенадцать стражников, и если бы не резвость моего ишака, мы бы сейчас не наслаждались беседой в этой дивной чайхане…
