– Согласна?
– Не знаю…
– Тебе нужно подумать?
– Да…
– Думай, сколько хочешь. Не буду тебя торопить в этот раз, – шепнул он, наклоняясь и касаясь лбом моего лба.
– Шантажировать нечем? – усмехнулась я.
– Ну что ты… всегда есть чем, – успокоил меня он. – Но я хочу, чтобы ты однажды влюбилась в меня. А силой любовь нельзя добыть. Я подожду, пока ты влюбишься сама. А пока буду рядом. С тобой. И с Леей.
– Пока…
– Пока ты не влюбишься.
Я помолчала, а потом спросила чуть виновато:
– А если я уже?..
Влад смотрел на меня, и широкая улыбка постепенно расползалась по красивому, но жесткому лицу, делая его мягким и счастливым.
Он ведь и так стал частью моей жизни.
Частью жизни Леи. Сам все решив, отвоевав это место в бою.
Он прошел весь путь ко мне в три тысячи километров. Чтобы быть рядом.
Мне остался один шаг. И я его сделала.
Встала на цыпочки и поцеловала своего будущего мужа в розовой шапочке, припорошенной снежинками. А Влад прижал меня к себе и не отпускал долго-долго, пока нас обоих засыпал густой-густой снег, валящий с неба так, словно хотел спрятать нас от всего мира.
Первая ночь вместе. Влад
На потолке номера было три длинных трещины и одно непонятное пятно. Еще на него ложилась тень от ночника, а от проезжающих за окном машин пробегали голубоватые огоньки фар.
Влад лежал на спине, смотрел вверх и держал возле уха телефон.
Вот уже пять минут в телефоне, не прерываясь и не отдыхая, его мать рассказывала, как сильно он ее разочаровал. Начиналось все привычно – с заверения, что она любит его больше всего на свете. С точки зрения матери, это было необходимой прелюдией, тонкой корочкой поверх начинки пирога, состоящей из обвинений, упреков, придирок, укоров, слез, ярости, перечисления всех его грехов с пятилетнего возраста и всех ее подвигов, о которых он не просил.
Если послушать еще минут пять-семь, она устанет и закончит еще одной тонкой подгорелой корочкой из жалобного «Ты же не расстроишь меня больше, Владик?»
Но слушать ему уже надоело.
– Неужели ты не мог остаться тем чудесным мальчиком, что всегда, всегда отдавал мне половину конфеты, когда его угощали? – патетически воскликнула она, и тут Влад нашел зазор, куда вставить свой клинок «Убийца матери».
– Ты бы хотела, чтобы я навсегда остался беспомощным ребенком? – уточнил он.
– Моим маленьким сыночком… – всхлипнула мать.
– В тридцать два года? – еще раз уточнил Влад. – И никогда не научился бы решать свои проблемы самостоятельно?
– Да разве ты умеешь их решать! Чуть что, сразу: «Мама, спаси!»
– Мама, не надо меня спасать.
– Что, новую мамку нашел, старая уже не нужна? – неожиданно зло выпалила мать. – Ты учти, я никогда, никогда не приму эту твою… с прицепом. Даже не приходи ко мне, пока ты с ней!
– Мама, Оля с Леей теперь моя семья.
– Я – твоя семья!
– Значит, они тоже твоя семья, – терпеливо продолжал объяснять Влад. Он и сам удивлялся, откуда в нем столько спокойствия и уверенности. Раньше он бы уже швырнул трубку, и пусть мать сама думает, как налаживать отношения. Но теперь что-то изменилось. Круто изменилось – а он и не знал, что в нем есть такие глубокие колодцы, полные терпения.
Что ж, у него теперь есть не самая спокойная в мире дочь – пригодятся!
– Никогда! Как ты смеешь отказывать от матери ради какой-то… какой-то…
– Я от тебя не отказываюсь, мам, – сказал Влад. Яркие отсветы фар пробежали по потолку. За дверью ванной шумела вода. – Это ты отказываешься.
– Ты! Стал, как твой отец! Полностью его порода!
– Хорошо бы… – задумчиво заметил Влад.
– Ах ты!.. – И мать бросила трубку.
Он поморщился: все же надеялся на более конструктивный разговор. Но не все сразу. Он и сам-то к себе еще не привык, где уж матери.
Но тут шум воды затих, дверь ванной открылась, в проеме появилась Хель, и мысли Влада мгновенно закрутились в совершенно ином направлении.
На ней была его рубашка. Белая тонкая рубашка, совсем как та, которую она облила когда-то коктейлем. Она доходила ей до середины бедра и обрисовывала идеальную фигуру в форме песочных часов, делая и без того манящую и привлекательную Хель совершенно неотразимой.
Много, слишком много женщин в его жизни надевали его рубашки после ночи любви. Но никому из них этот наряд не шел так, как этой. Самой красивой, самой лучшей, самой любимой.
Той, что согласилась быть его женой. Той, что родила девочку, ставшую его дочерью.
Влад никогда не любил детей и был равнодушен к радостям родительства. Признаки того, что женщина выносила в своем теле ребенка, казались ему немного стыдными и не очень привлекательными.
Но в Хель – в ней все было прекрасно. И то, что она прекрасная – его! – женщина. И то, что она самая нежная в мире мать. И то, что однажды станет матерью и его родных детей тоже.
Это заводило даже похлеще, чем крутые бедра и тонкая талия. Похлеще, чем мягкая грудь, очертания которой под рубашкой так манят его. Коснуться ее губами… Поймать первый вздох, первый стон…
– Если ты немедленно не придешь в постель, я поймаю тебя прямо там, где ты стоишь, и ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю… – пообещал он неожиданно хриплым голосом, и ответный тихий смех Хель прокатился по позвоночнику цепью трескучих молний.
Их настоящая первая ночь вместе.
Пока Лея с бабушкой – ей сегодня рассказали целых три сказки на ночь.
Можно не сдерживать криков и стонов. Можно не придвигать табуретку к двери. Можно опрокидывать русоволосую богиню в облака одеял и любить ее до звезд перед глазами, до позднего зимнего рассвета, до первых прорвавшихся сквозь режим молчания на телефоне звонков.
Хель шагнула к кровати и как-то сразу оказалась в его руках, он и сам не заметил как. А где еще-то ей быть?
А его губам место на ее губах, за ее ушком и еще вот тут, где соблазнительная впадинка…
– Погоди… – прошептала она. – Влад, погоди. Я все-таки волнуюсь.
Он сразу остановился и поймал тревожный взгляд искристых серых глаз.
– Что такое, моя суровая богиня? Кто посмел нарисовать эту морщинку у тебя между бровей? Давай я его убью?
Влад провел пальцем по этой морщинке, но она не разгладилась.
– Что, если Юрка переделает тест где-нибудь в другом месте? Ты думал об этом? – спросила Хель.
– Думал. В этом городе он везде получит один и тот же результат, – улыбнулся Влад, довольный собой.
