— Тебе только кажется? — он прищурился, но голос прозвучал мягко.
— Н-нет — я п-правда тебя очень люблю, — из-за рыданий я с трудом произношу слова, но Джон совсем не спешит меня утешать. Он жадно ловит каждое слово, не обращая внимания на мои судорожные всхлипы.
— Озвучь желание, Слава.
А какой в этом смысл? Ведь у меня не осталось больше желаний… Но по-прежнему остаётся неугасающая надежда на чудо.
Джон терпеливо ждёт, пока я шумно сморкаюсь в салфетку, прерывисто вздыхаю и пытаюсь остановить нескончаемый солёный поток. Я знаю, что сейчас моё лицо некрасивое из-за рыданий, но я смотрю мужчине в глаза и, захлёбываясь новым потоком слёз, произношу:
— Джонни, любимый, я очень хочу, чтобы ты был свободен, потому что…
Договорить мне не удалось. Глаза Джона вспыхнули ослепительно ярко, за спиной раздался громкий хлопок, вопль кота и комнату заволокло дымом. И в этом непроглядном дыму я вижу лишь глаза моего волшебника… Они, как маяк, манят меня своим серебряным сиянием.
И я тянусь к этому свету, словно ночной мотылёк… Как заблудившийся в бескрайней пустыне странник спешит к вожделенному оазису. Туда, где мои распухшие и солёные от слёз губы встречаются с его губами, неожиданно мягкими и такими желанными. И это самое невероятное и прекрасное чудо!
Эпилог
«Не бойся, малышка, я буду комфортным для тебя».
***
«Проспала!» — первая мысль.
С наслаждением вдыхаю запах хвои и мандаринов — сегодня Рождество, и мне никуда не надо спешить. Стоп! Мандаринов?
Открываю глаза и первое, что цепляет взгляд — пирамида из крупных солнечных мандаринов в глубоком блюде. Ура! У меня настоящий праздник!
Я лелею в памяти свой волшебный сон, а моё тело подсказывает, что волшебство, на удивление, слишком глубоко зашло. Мышцы болят везде, особенно…
«Не бойся, малышка, я буду комфортным для тебя».
Боже! Сегодня ночью я впервые была настоящей женщиной — чувственной, страстной, желанной и очень смелой.
Была ли?..
***
— Джонни, но как?! Ведь у меня не было больше желаний…
— Конечно, были, маленькая! Ты ведь не думала, что я действительно собирался тебя насиловать?
Вообще-то, ещё как думала!
— Я исполняю лишь то, чего ты действительно очень хочешь.
— Значит, те два желания не пропали?!
— Они не пропали, Слава.
— Я очень-очень тебя люблю!!! — ёрзаю под тяжестью великолепного тела.
— Я знаю. — И нежный поцелуй в губы.
— Значит, теперь ты свободен? — Моё сердце готово разорваться от счастья.
— Для тебя всегда, моя госпожа. — И очень глубокий страстный поцелуй.
— И у меня осталось одно желание? — Задыхаюсь от страсти и восторга.
— Ты можешь желать всё, что угодно! — На его губах хитрая ухмылка. Но я не боюсь больше, я ему верю.
— Я очень хочу… Ох, Джонни, ты слишком огромный…
— Не бойся, малышка, я буду комфортным для тебя, я ведь волшебник.
И это было восхитительно, умопомрачительно и волшебно!
***
Было ли?!
Опираясь на локти, я приподнимаюсь на кровати. Я в своей спальне, вроде бы… И мебель моя… Но на окнах роскошные тяжёлые шторы — не мои. Ночью мне так хотелось задержать рассвет… Я пробежала босиком по холодному полу, мечтая о пушистом белом ковре, задёрнула тонкие шторы и подумала, что свет всё равно проникнет в спальню и прогонит чудесную ночь. Не прогнал — плотные новые шторы надёжно защищают комнату от дневного света. Я осматриваю спальню в свете разноцветных гирляндных огней — на полу белый пушистый ковёр, на котором резвится Лексус и треплет зубами… верёвочку от бабушкиного гостинчика. А желудок урчит от голода. Наверное, это голод на нервной почве.
Дверь в спальню бесшумно приоткрывается и, чтобы не заорать, я закусываю кулак. Мой огромный великолепный блондин в одном коротком переднике, разрисованном красными клубничками, и с подносом в руках.
— Джонни! — я задыхаюсь от восторга и неверия. — Мой Джонни!
— Проголодалась, малышка? — Джон улыбается, и мне хочется к нему.
— Боже, поверить не могу! Я так люблю тебя, Джонни!
— Я знаю, моя хорошая, — он отвечает ласково, но не говорит о любви.
Наверное, он мне просто благодарен. Разочарование болезненными щупальцами впивается в сердце… Только бы сейчас не разреветься. Но я не стану тратить последнее желание, чтобы заставить Джона полюбить меня, ведь он теперь свободен.
— Нельзя насильно заставить любить, малышка. Благодаря тебе, я свободен в своём выборе…
Моё сердце пропускает удар… Два удара…
— И я выбираю тебя, моя чудесная девочка Слава. Выбираю, потому что… очень люблю тебя. Дыши, моя маленькая.
Моё бедное сердце готово выпрыгнуть из груди, и я опять плачу. Теперь от счастья.
— А я снова сэкономила желание, — смеюсь сквозь слёзы.
— У тебя теперь на них безлимитный тариф, Славик, — усмехается Джон. — Ведь твоё самое первое, выстраданное годами, желание было вполне приемлемо и тут же приведено в исполнение. И с тех пор я весь твой. Но теперь уже добровольно.
Я с трудом перевариваю полученную информацию. Этот наглющий блондин снова развёл меня, как первоклассницу?
— Это значит, ты…
— Это значит, что я твой вечный добровольный раб. Что прикажет моя госпожа?
— Но ведь ты доживёшь до очередных динозавров, а я всего лишь человек, — горестно вздыхаю, найдя очередное препятствие для счастья.
Джон расхохотался.
— Какая же ты у меня смешная, Славка! Вечная жизнь мне грозила только в сосуде консервации, но разве это была жизнь? Благодаря тебе, моя отважная девочка, сосуд разрушен, а моя новая интересная жизнь — это ты. А над тем, чтобы дотянуть до динозавров подумаем позднее. Так что, пожелания будут?
— Скажи ЭТО ещё раз.
— Я люблю тебя, Славик, очень люблю! Наверное, с твоих первых мыслей.
— Ну, конечно, не со взгляда, — капризно надуваю губы, — ведь ты хотел поумнее и посисястее. А у меня всего лишь…
— Это самая восхитительная грудь, какую я только мог представить, и ты не просто красавица, но и редкая умница.
Мне кажется, что это звучит почти как идиотка, но я не рискую это озвучивать. Джон хохочет и я, глядя на него, тоже.
— Славик, я уже мечтаю занять свои руки чем-нибудь приятным, — Джонни отставляет поднос в сторону.
